В. Н. ДУБЛЯНСКИЙ Пещеры и моя жизнь (к моему 80-летию)

Часть 2. ИМРовский ЭТАП (1957-1972)

1957 г.

ДИССЕРТАЦИЯ. Так или иначе, в 1956 г. я собрал полевой материал и за 1957 г. должен был написать диссертацию. Но зимой из Симферополя приехал Олег Кириченко и сообщил, что филиал АН СССР, куда его распределили, преобразуется в Институт минеральных ресурсов АН Украины… Там нужны молодые кадры и он привез мне официальное приглашение. Я съездил в Крым, побеседовал с заведующим отделом, познакомился с его сотрудниками. "Вы нам сразу показались", – сказала позже первооткрыватель камчатских гейзеров, Татьяна Ивановна Устинова. Мне поставили условие: в мае приступить к работе.

Я вернулся в Одессу и стал готовиться к отъезду. Срок аспирантуры у меня кончался только осенью. И.Я. Яцко на сей раз проявил себя с самой лучшей стороны. Он добился разрешения на проведение дополнительных полевых работ и сказал: "До сентября Вы числитесь в поле, затем у вас плановый отпуск. Езжайте и устраивайтесь. Такое предложение бывает раз в жизни. Но не подведите кафедру: 30 октября диссертация должна лежать у меня на столе".

Если мы уедем, у тетки отберут вторую изолированную комнату… И она поставила мне еще одно совершенно невыполнимое условие: до мая найти обмен. В числе 18 требований к новой квартире были смежные комнаты, примерно равная площадь, второй этаж, телефон, солнечная сторона, высокие потолки, паркет, количество соседей не более, чем на Петра Великого и т.д. Майя в очередной раз "сбежала" домой и я один стал решать эту проблему. Как ни странно, через три месяца, после многочисленных "проб и ошибок" я нашел желаемое. Не удалось выполнить только одно требование – два квартала от консерватории (их оказалось четыре…).

21 мая мы переехали на улицу Короленко, а 27 мая я забрал мотоцикл, два чемодана (один – с материалами диссертации) и уехал в Крым. Майя осталась на несколько месяцев помогать тетке обживать новую квартиру… Так кончился "одесский" этап моей жизни.

Небольшой теплоход бросает якорь на рейде Евпатории. Выгружаю на баркас мотоцикл и два чемодана, договариваюсь с шофером автобуса (на мотоцикле их не увезти) и налегке выезжаю в Симферополь. Вскоре на горизонте появляется Чатырдаг, под сенью которого начнется моя новая жизнь… Но неожиданно прокалываю камеру. Останавливаю автобус с моими чемоданами и договариваюсь, что шофер сдаст их в камеру хранения. Через несколько часов я появляюсь в Симферополе, у Олега Кириченко, который занимает одну небольшую комнатку в четырехкомнатной квартире. Две других комнаты занимает семья Устиновой, в третьей живет незнакомая мне семья. Мое появление все встречают без радости – нас в квартире 11 человек…

АЙ-ПЕТРИ. Первое знакомство с институтом. Меня принимает ученый секретарь В.Ф. Малаховский. Кем меня зачислить – инженером или младшим научным сотрудником? Незнакомый с академическими "табелями о рангах", выбираю первое (звучит солиднее), но Малаховский вежливо поправляет меня: "Вы будущий кандидат наук и для дальнейшего роста надо пройти все ступени". Выхожу от него младшим научным сотрудником ИМР АН УССР…

В отделе профессор Сергей Александрович Ковалевский сразу вручил мне для изучения книгу А.А. Крубера "Карстовая область Горного Крыма" и предложил место в своей комнате, где кроме него сидела молодая женщина. Не знаю, что насторожило меня, но я отказался и поставил свой стол в смежной проходной комнате, где сидело 6 человек. Они переглянулись. Оказалось, что я сделал правильный выбор и попал в лагерь единомышленников.

Самыми яркими фигурами были кандидаты географических наук Борис Николаевич Иванов, который вскоре стал заведующим нашим отделом, и Татьяна Ивановна Устинова. Особняком держался доктор геолого-минералогических наук Сергей Вениаминович Альбов (кличка "Альбуся"). "Молодежь" представляли еще "неостепененные" выпускница МГУ – географ Света Ильина и ростовчанка геолог Лида Резникова, а также техник, желчный Вася Мелешин. Книгу Крубера я читал раньше и поэтому сразу включился в жизнь отдела.

Крым, Ай-Петри. Транспорт осадкомера ОСК-2 (ветер 20 м/с, мороз -25°С…). 1957 г.

Моей непосредственной работой на ближайшее время было создание наблюдательной гидрогеологической станции на Ай-Петри. Вопрос о выборе базы для станции был уже решен: институт арендовал 4 комнаты в помещении Ялтинского отделения Крымэнерго. Рядом с ним располагалось двухэтажное здание с трансформаторами (на склоне массива были сооружены высоковольтные опоры, а по плато к военному локатору на горе Бедене-Кыр проложен кабель). Я должен был решить хозяйственные проблемы: снабжение станции водой (там была бетонированная емкость) и углем. Воду и уголь завозили из Ялты.

Второй вопрос был кадровый: найти человека для работы в таких условиях (высота над уровнем моря 1100 м, расстояние до Ялты 22 км по непроезжей зимой дороге, суровая зима, отсутствие магазинов и пр.) было довольно трудно. Помогла Татьяна Ивановна, которая порекомендовала взять техником-наблюдателем Авдия Васильевича Афанасьева, которого она знала по работам на Карабийском массиве. Правда, в отделе кадров возникли осложнения: он только что досрочно возвратился из заключения…

Крым, Ай-Петри. Сборка осадкомера ОСК-2. 1957 г.

Позже я узнал, что в тюрьму он попал "за прошлогодний снег". В Ялте в те годы больших холодильников не было и снег для хозяйственных нужд заготавливали в карстовых воронках на Ай-Петри. Задачей Афанасьева было накопить снег (сбивать на дно воронки снежные карнизы) и сохранить его (прикрыть весной циновками). Но дорогу в Ялту весной закрыл обвал, циновки вовремя не привезли и сохранить заготовленный снег он не смог. Комиссия признала причину уважительной. Но осенью приехал ревизор и он получил три года принудительных работ… Кроме того его молодая жена ждала ребенка и мне пришлось ее долго уговаривать. Так или иначе, мы получили ценного, совершенно безотказного работника, а Нина, вскоре ставшая матерью трех детей, много лет обеспечивала гостеприимный прием на Ай-Петри и нам, и нашим гостям-геофизикам, и спелеологам.

Третий вопрос – где взять приборы для наблюдений. Кое-что (барометры, психрометры и термометры) нашлось на складе института. Специальное оборудование (осадкомеры, испарители, точные весы для их взвешивания, снегомеры, анемометры и пр.) пришлось заказывать в Академснабе и изготавливать на заводах Крыма. Все лето я потратил на эти, как оказалось, очень сложные дела. К зиме станция начала проводить наблюдения.

Четвертый вопрос, которым мне пришлось заниматься, была "начитка" специальной литературы по метеорологии и гидрологии. В университете организовывать наблюдательные станции нас не учили… До многих методических вопросов приходилось "додумываться" самому, консультироваться в гидрометслужбе Крыма (Борис Михайлович Гольдин), в Ялтинской оползневой станции (Виктор Александрович Протасов, Игорь Борисович Корженевский), Алуштинской горнолесной станции (Август Николаевич Олиферов). Все они стали не только моими советчиками, но и друзьями.

Особенно теплые отношения сложились с Августом Николаевичем. Вскоре он перешел в наш отдел и занялся изучением селей Крыма. Всю жизнь мы поддерживали друг друга, негласно "соревнуясь" в количестве детей, публикаций, подготовке обзоров, защите докторских диссертаций, работе в Крымской Академии Наук и Дворянском собрании. Дружили и наши семьи: мы всегда были желанными гостями Нелли и Августа…

Сложнее было с Альбусей. Это очень своеобразный человек, доктор наук, который на любой вопрос (даже по прямой специальности – гидрогеологии Крыма) отвечал "не знаю, не знаю…". Нелегко было с ним и в поле: в любой ситуации – на крутом склоне, на плато среди карров ровно в час дня он останавливал машину (без которой он не работал) и доставал свой обед. Как будут питаться водитель и коллеги – его не интересовало. Но вместе с тем это был интересный, знающий Крым человек.

Пятый вопрос был бытовой: надо было искать квартиру, встречать Майю и контейнер с вещами…

Постепенно все стало на свои места: снята комната, получены вещи, приехала Майя. Но она опять не хочет идти работать куда-нибудь. А достойных предложений нет… Начинаются скандалы…

Крым. Снегосъемку можно вести и с неба… 1957 г.

Дни летели за днями, я был занят решением всех этих вопросов и почти не вспоминал о диссертации. Только осенью я взялся за нее и 27 октября отвез ее Яцко. "Честь кафедры" была спасена и я с чувством исполненного долга вернулся в Крым. Диссертация мне не нравилась и я решил не защищать ее.

Летом меня пригласил в свой полевой отряд Б.Н. Иванов. Отряд стоял в Западно-Айпетринском районе, в урочище Бизюка, где я никогда не был. Кроме того мне приходилось мотаться два раза в месяц на Ай- Петри. В те годы троллейбуса еще не было, а автобус от Симферополя до Ялты тянулся 4 часа. Затем рейсовым автобусом – до водопада Учан-Су и 20 километров – пешком по шоссе…

Когда позволяла погода, я ездил на мотоцикле с севера, через Бахчисарай, Куйбышево и Соколиное. Оказалось, что мой старенький М- 1-А непригоден для работы в горах: он плохо тянул, грелся… Я давно хотел сменить его на ИЖ, но денег не хватало. Поэтому пришлось купить не лучшую "промежуточную" модель К-175. Зимой, когда ложился снег, эти поездки были нелегкими и даже опасными.

Кроме того, были служебные командировки (в Киев для приобретения оборудования, в Новосибирск на совещание по снегу). Здесь я познакомился с молодыми географами Володей Котляковым и Галиной Куваевой, которые вернулись из I Антарктической экспедиции ^[4], и со многими гляциологами и снеговедами (Г.К. Тушинский, В.Н. Аккуратов, И.И. Пузанов, К.С. Лосев и др.). В поезде Новосибирск-Москва все время играло радио, передавали почему-то только русские романсы. Я испытал острый приступ ностальгии по не сложившейся личной жизни:

Нет, не тебя я люблю дорогая,
Хоть твой на стене портрет.
Не о тебе я с тоской вспоминаю
В горах встречая рассвет.

Нет. Не тебя, боевая девчонка,
Я в Хосте тогда повстречал,
И не с тобой целовался спросонок,
Не о тебе я мечтал.

Между тобою и мною стояла
Все время другая, – ОНА,
Та, что мне жить временами мешала,
Лишая покоя и сна...

Это не ты. И больно и странно,
Что рядом мы в жизни идем,
Что каждый день лишь новую рану
Оставит в сердце моем...

 

1958 г.

Борис Николаевич усадил меня за свой заваленный книгам стол и сказал: "Вы прошли в Одессе хорошую школу и владеете основами туризма. ИМР планирует создание Комплексной карстовой экспедиции. Пора Вам реализовывать свои знания и навыки". И он предложил мне стать начальником шахтного отряда, где будет вся "снасть" для исследований пещер и спусков в карстовые шахты.

В 1958 г. мы знали о подземном карсте страны очень мало. Длиннейшей считалась Кунгурская Ледяная пещера в Приуралье (4,6 км), глубочайшими – шахты Крыма и Кавказа, до дна которых никто не спускался, а брошенный камень, простучав по уступам, бесследно исчезал в глубине. Поэтому многие из них, в том числе одну из шахт Чатырдага, называли Бездонными… Здесь думать было нечего и я сразу согласился. В мою жизнь властно вошли понятия "пещера, колодец, шахта, веревка, карабин…".

Борис Николаевич поехал в Кунгур, где работал единственный в стране "пещерный" стационар. Вернулся он оттуда непривычно возбужденным. Стационар имел необычную историю. В 1942 г. председатель ГКО И.В. Сталин по предложению академиков А.Е. Ферсмана и Д.И. Щербакова создал Экспедицию особого назначения (ЭОН), задачей которой было определение возможностей использования естественных и искусственных подземных пространств в военных и мирных целях. В ЭОН работали выдающиеся геологи, географы и биологи Д.А. Арманд, Я.А. Бирштейн, И.А. Ефремов, В.П. Ренгартен, А.Ф. Соседко, Д.И. Щербаков, Я.С. Эдельштейн и др.

В 1945 г. ЭОН была расформирована и на ее базе в Министерстве просвещения СССР создана Кавказская комплексная научно- исследовательская карстово-спелеологическая станция (ККНИКС, директор Е.А. Гаврилов). В 1945-1946 гг. она находилась в ведении Краснодарского пединститута, позднее подчинена МГУ и Киевскому университету.

В 1948 г. на базе Воронцовской пещеры был создан стационар (отделение ККНИКС МГУ, директор А.А. Ломаев), а на базе Кунгурской Ледяной пещеры – второй стационар (Уральский филиал ККНИКС МГУ, научный руководитель – профессор В.А. Варсанофьева).

В начале 1950-х гг. в стране произошли изменения в организации науки. ККНИКС была передана в Президиум АН СССР, а карстово- спелеологическая тематика сосредоточена в лаборатории гидрогеологических проблем им. Ф.П. Саваренского в Москве.

В 1952 г. Кунгурская станция передана Уральскому филиалу АН СССР (директор Д.В. Рыжиков), а Воронцовский стационар вошел в состав Крымского филиала АН СССР в г. Симферополе (отдел карстоведения и спелеологии, руководитель С.А. Ковалевский). В районе Воронцовской пещеры были начаты топосъемочные работы, которые должны были лечь в основу дальнейших стационарных исследований. Сотрудники Крымского филиала В.П. Мелешин и Т.А. Кречетович выполнили теодолитную съемку Долгой пещеры. Вероятно, это был первый опыт инструментальной съемки необорудованной карстовой полости в стране.

В 1954-1956 гг., в связи с передачей Крыма в состав Украины, Крымский филиал АН СССР был передан в АН УССР, а затем реорганизован в Институт минеральных ресурсов, в котором создан отдел карстоведения и селей (заведующий Б.Н. Иванов).

После визита в Кунгур, где продолжались начатые ранее режимные наблюдения, Борис Николаевич, по привычке крутя пуговицы на моем пиджаке, сказал: "Душа моя! Нам еще много надо расти до Кунгурской Ледяной пещеры"… Передо мной был поставлен ряд задач: нужно было собрать всю литературу по пещерам Крыма, составить их перечень, наметить последовательность работ будущих отрядов экспедиции. Для их реализации нужен был глубокий библиографический поиск (публикации о пещерах Крыма рассеяны в десятках разных журналов). Я решил поручить это дело безработной Майе. Она "загорелась", но так же быстро остыла, поэтому кончать эту работу пришлось мне. Хотя в журнале по охране природы появилась первая (и последняя) публикация М.Н. Бесединой "О значении и охране пещер Крыма"…

Оказалось, что жить с Майей, действительно, не мед. У нас постоянно не хватало денег: моя зарплата была слишком маленькой для ее запросов… Ей предложили должность лаборанта на географическом факультете Педагогического института с перспективой перехода в ассистенты. "Я закончила университет и в Педине работать не хочу", – заявила она. Составлять расписание занятий на ближайшую неделю в аварийном порядке пришлось мне…

Затем ей предложили должность техника в ИМРе. Но это тоже для нее "слишком мелко" и она уехала домой. Вернулась она из Ессентуков только тогда, когда ИМР получил новый трехэтажный дом с колоннами на улице Кирова, а один из двух старых домов на улице Пушкинской был передан сотрудникам под жилье.

В "общежитии Бертольда Шварца", как мы шутя называли его, жило семь семей, в основном кандидатов наук. Так что для меня это был своеобразный аванс. Первое время жили дружно, но затем стали возникать конфликты. Не последнюю роль в них играла Майя, которая быстро восстановила против себя женскую часть общежития. Мужчины, не раз застававшие ее, как сейчас говорят, "топлесс" в умывальнике подвала, были настроены более мирно.

В марте 1958 г. я в очередной раз поднялся на Ай-Петри. У нас был гость, жилистый, подвижный человек. "Кот", – представился он. Это был симферопольский турист и краевед Костя Аверкиев. Через час я стал (и остался на всю жизнь в кругу друзей) "Витом". Я рассказал Косте о карсте, о нашей станции. А Костя поведал мне о пещерах Крыма и о "собственной" шахте глубиной 60 м, которую в память своего депортированного друга-татарина он назвал Сеит-Вели-Хосар. Он даже пригласил меня спуститься в нее. "А я смогу?", – робко спросил я. "Сможешь", – уверенно заявил Костя, с опаской глянув на мою сутулую спину… Мы договорились, что в Симферополе Костя познакомит меня со своими друзьями, интересующимися пещерами.

ПЕЩЕРНИКИ. В 1950-е гг. термин "спелеолог" в советской геологии и географии не использовался: Люди, интересующиеся пещерами, назывались "пещерниками". Крымские пещерники – Люда Гуменюк, Марк Генхель, Миша Федоренко встретили меня радостно: слух о моих одесских "подвигах" дошел до Крыма. Они рассказали, что знают в Крыму несколько десятков пещер и шахт. Конечно, они покажут их мне. А в Красной пещере группа парашютистов Федоренко даже открыла недавно новый ход со второй подземной рекой… Борис Николаевич одобрил мои новые знакомства: он видел в пещерниках тот "молодежный резерв", без которого исследования подземного карста невозможны…

В начале мая Костя повел меня в Сеит-Вели-Хосар. По осыпи, а затем по крутой тропе мы поднялись на Долгоруковскую яйлу. Он подвел меня к воронке и показал на узкую щель, в которую змеей уходит тонкая сизальская веревка. "Я же не пролезу…". – "Пролезешь", – хохочет Кот, – "и не только пролезешь, но повиснешь; и не только повиснешь, но спустишься (а потом и поднимешься на руках) на 16 метров…". Так оно и было. После этого мы лазанием и в глубоких распорах преодолели еще несколько колодцев и остановились на глубине 60 м. "Дальше – молния", – мрачно буркнул Кот. "Какая молния?". – "Да та, в которой коленки обратно не выгибаются…"…

Шахта Сеит-Вели-Хосар, которую позже называли именем Аверкиева, стала моей первой вертикальной полостью. Постепенно она "подросла" до 146 м, но по традиции мы проходили ее все с тем же снаряжением – двумя веревками 16 и 20 м, без крючьев. Поэтому я с улыбкой читаю техническое описание шахты Аверкиева, приведенное в "Вестнике Украинской спелеологической ассоциации" № 22 за 1998 г.: "концов веревки – 8, шлямбурных крюков – 8, спитов – 3, узловой протектор – 1"…

19 мая 1958 г. Люка и Миша повели меня в Красную пещеру. Красивая туфовая площадка у входа, подъем несколько десятков метров по осыпи, скальная полка – и мы у входа в пещеру. Это Иель-Коба или Ветровая. Вползаем в косую щель, перебираемся через натек, распрямляемся и проходим несколько сотен метров довольно широким коридором. В конце его много исписанных надписями натеков. Присматриваюсь, самая ранняя дата 1875 год…

Затем ползем узкими лазами, съезжаем по глиняной трубе и по уступам спускаемся на 7 метров на другой этаж. Он значительно короче и стены его покрыты глиной. В конце его узкая и низкая щель под потолком выводит в небольшой зал с надписью на своде: "Сухоруков, 1915". Люка объясняет, что это уже пещера Харанлых или Холодная. Раньше они считались отдельными пещерами и поэтому гимназист Сухоруков оставил в конце одной из них свою подпись… "Отсюда идут два пути", – заявляет Люка. "Длинный – через глыбовый навал, короткий – через колодец". Я выбрал колодец и по ржавой проволоке мы сползаем на 6 метров. Еще один этаж, на полу которого видны скопления песка, двухметровый уступ и мы в просторной Грибоедовской галерее. По преданию в 1825 г. здесь побывал Грибоедов. В конце галереи – вытекающая из-под скалы речка, сбегающая по натеку в подземное озеро…

Это моя первая "солидная" пещера. Видел я много, но понял мало. Увиденное разочаровало: слишком много мусора… "Пошли на поверхность", – сказал я решительно. Но Миша возмутился: "а как же наша новая река?". Он заставил нас проползти через трубу диаметром 50 см, почти с головой лечь в жидкую глину, протиснуться между сводом и упавшими глыбами. Наконец по конусу песка мы съехали в огромный зал…Несколько десятков метров, и перед нами – вторая подземная река, вытекающая из-под скалы. Миша с усмешкой посмотрел на меня: "а ты хотел на поверхность…".

Я гидрогеолог. Получить в день рождения два отрезка реки, приходящей неизвестно откуда и уходящей неизвестно куда – это не просто подарок. Это судьба… Мне довелось побывать с матерью в карстовых районах Крыма и Кавказа; в одесской секции я принимал отчет мастера спорта Юрия Каминского о работе в Воронцовской пещере, где они в группе московского карстоведа Николая Соколова прошли 60-метровый колодец, соединяющий разные этажи пещеры; наконец, я читал первую книгу Н. Кастере "Десять лет под землей", вышедшую в издательстве "Географгиз" в 1957 г. "Первые звонки" не подействовали на меня, но Красная пещера – уже не звонок. Это набат! И я на много лет "заболел" Красной пещерой…

Через неделю, мобилизовав на складе ИМР все наличные запасы флюоресцеина, я провел в Красной пещере первый опыт с окрашиванием, который показал, что река Миши Федоренко – верхняя. Вода из нее выходит в реке Грибоедовской галереи, а затем – в 33-х источниках на поверхности. Разное время "добегания" окрашенной воды до источников показало, что здесь нас ожидает много загадок. Об этом эксперименте подробно рассказано в популярной книге "Как раскрываются тайны" (1962).

С этого времени моя жизнь протекала как бы в двух измерениях. Одно из них – работа стационара на Ай-Петринском массиве. В нем проводились самые разноплановые работы (испарение с грунта, воды и снега, снегосъемки, определение химического состава жидких атмосферных осадков и снега, влажности грунта, расходов карстовых источников и пр.). За 7 лет были накоплены богатые материалы, которые позднее позволили рассчитать водный баланс Юго-Западного Крыма. Второе – работы по изучению подземного карста Крыма, требовавшие не меньшего внимания и постоянных организационных усилий по созданию секции пещерников Крыма.

Пока секции не было, работу в Красной пещере приходилось проводить силами любителей. Один из них, Алексей Прибыловский, нашелся сразу. Преподаватель географии в одной из школ под Симферополем, он потерял в конце войны правую руку (она была ампутирована по локоть). Несмотря на это, он великолепно чертил левой рукой. Мы решили сделать топосъемку Ближней части пещеры до сифона. Но методики съемки пещер в отечественной литературе нет… Я немало повозился, пока оформил ее в виде статьи. Но для продуктивной работы двух человек мало. Надо, чтобы кто-то помогал под землей, был на поверхности, готовил пищу, сторожил лагерь…

Сперва я хотел привлечь Майю, но она не выразила большого желания лезть под землю… Нашей постоянной помощницей стала студентка мединститута Сталина (в быту просто Стелла) Пигарева. Однако вскоре ее сменила полюбившаяся Алексею Валя Андрейченко, ставшая виновницей нашей первой "пещерной свадьбы"… Ближняя часть Красной пещеры оказалась 6-этажным лабиринтом, имеющим общую длину 2,5 км. Легенды о ее "13 этажах" была развеяны.

Крым. В.Н. Дублянский и В.Н. Дахнов на массиве Караби. 1958 г.

ДАХНОВ. Летом 1958 г. в Крым приехала экспедиция профессора- геофизика Нефтяного института Владимира Николаевича Дахнова. Он провел несколько часов в кабинете Бориса Николаевича. Затем они пригласили меня и сообщили, что я направляюсь в эту экспедицию как "консультант по геологии", а Костя Аверкиев – как "консультант по скалолазанию". Мое приглашение было чисто формальным: уроженец и знаток Крыма, профессор В.Н. Дахнов меньше всего нуждался в моих "консультациях"…

Экспедиция Дахнова имела автомашину ГАЗ-63 с лебедой и выдвижной стрелой, электрический движок и 2 км кабеля, геофизические приборы для изучения скважин (щуп-термометр, каверномер и пр.) и, самое важное, лестницы для спуска в пещеры. Это было изобретение Владимира Николаевича. 50 м трехжильного геофизического кабеля осторожно освобождались от резиновой оплетки; на две жилы, имеющие свою оплетку, нанизывались деревянные ступени. Они закреплялись двумя муфтами из черной изоленты (потолще снизу, потоньше сверху). Концы кабелей снабжались коушами для крепления альпинистскими карабинами. Конструкция получалась грубая (1 м весит примерно 1 кг), но прочная (ступени выдерживают вес до 100 кг). Страховку спускающегося осуществляют лебедкой (сопротивление на разрыв троса 2500 кг) или сизальской веревкой (800 кг). Когда спускаешь такую лестницу в карстовую шахту, раздается мелодичный "ксилофонный" перестук ступеней… Он сопровождал меня весь август…

В экспедиции Дахнова работали чудесные ребята: геофизик кафедры А.П. Лебедев и студенты старших курсов. Среди них особо выделялся любознательностью Эрик Галимов. Работу мы начали с шахты Геофизическая на Ай-Петри. Она начинается колодцем 30 м, со дна которого идет стометровый горизонтальный ход, прерываемый горловинами двух внутренних шахт. Она довольно богато украшена натеками, особенно поражает огромный 7-метровый сталактит над первой шахтой. На ее дне мы нашли "вросший" в кальцитовые натеки скелет лисицы. Но нас поразило не это: по стенам колодца на высоте ставшей на задние лапы лисицы остались царапины… Зверек долго мучился, попав в эту природную ловушку…

Кроме Геофизической мы обследовали на Ай-Петри еще несколько шахт. Это была довольно долгая и муторная процедура. Сперва спускали геофизическое оборудование, а после него шли люди. Это вызывало возмущение Кости: "Не понимаю я этих людей… Клемма MN, не контачит, не фурычит…Спуститесь сами и не доверяйте этой самой клемме…". Убедить Костю, что главная цель Дахнова – проверить реакцию стандартной геофизической аппаратуры на заполненные только воздухом (без нефти и газа) карстовые пустоты, не удавалось. Вторая пещера была более легкодоступная Трехглазка. В зал на глубине 40 м вели боковые неглубокие колодцы. В его центре располагался снежный конус, к концу лета расплывающийся в большую наледь, по которой можно кататьcя на коньках.

Трехглазка

После Ай-Петри мы попытались подняться на Чатырдаг. Но поломка полуоси машины и пьяный лесник (Костя и я получили прикладом по голове…) после безрезультатного визита в Алушту в милицию сменили наши планы и мы поехали на Караби. Это огромное карстовое плато, на котором можно работать все лето. Поэтому Дахнов ограничился только хорошо известными ему объектами, расположенными близ дорог.

Первым из них была шахта Паско-Саван-Харлых, описанная еще А.А. Крубером. Она находится на дне большой асимметричной воронки и представляет собой сужающуюся книзу трещину, дно которой забито снегом. Но среди карровых гребней на ее пологом склоне мы нашли маленькое отверстие. Через шахту глубиной около 40 м оно вывело нас в свод большого зала, располагающегося под дном трещины. Среди глыб на его дне мы нашли "привет от Крубера" – полуистлевший кошелек с монетой 1901 г.

Второй объект на Караби был более значительным. 46-метровая шахта открывается в галерею, тянущуюся от ее дна в обе стороны на 200 м. Своды галереи подпирают огромные натечные колонны, полы украшают натечные ванночки… Шахта поразила всех своей красотой и размерами. Ее нарекли Величественной, но затем решили назвать в честь Крубера…

Владимир Николаевич был великолепным воспитателем и позднее мы, даже не осознавая этого, восприняли в шахтном отряде стиль его руководства. Экспедиция Дахнова научила нас работать с лестницами до глубины 50 м, не доверять страховке лебедкой, которая "не чувствует" болтающегося на конце троса человека, проводить топосъемку довольно сложных по морфологии вертикальных полостей, организовывать экспедиционный быт в условиях безводных и безлесных плато. А для меня это был первый урок по морфологии карстовых полостей. Их реальные форма и размеры не укладывались в "прокрустово ложе" классификации знаменитого пермского карстоведа Г.А. Максимовича…

– "Это пещерная целина и, чтобы поднять ее, создаваемой Карстовой экспедиции понадобится не один год", – задумчиво сказал Владимир Николаевич.

– "Как не хочется уезжать", – вздохнул Эрик Галимов, откинувшись на спину и как бы обнимая руками глубокую вечернюю синеву южного неба. – "Завидую я вам, крымчанам", – добавила студентка-астроном, работавшая в отряде Дахнова поварихой. – "Такие пещеры и… такие звезды! Смотрите: вон там, левее и ниже Большой Медведицы, созвездия Геркулеса, Змеи, Ящерицы…". И созвездия возникали перед нами из отдельных звезд, послушно садившихся на ее закопченный пальчик…

БЕЗДОННАЯ. После экспедиции Дахнова я опять уехал на Ай-Петри, но быстро вернулся: Костя и его друзья-астрономы затеяли спуск в шахту Бездонная на Чатырдаге… К спуску мы готовились еще зимой, занимаясь в подвалах ИМРа "рукоделием": вязанием "дахновских" лестниц. Мы изготавливали их в двух вариантах – обычном (ширина ступеньки 33 см) и "облегченном" (ширина 20 см). Сколько баек было рассказано при этом...

О Бездонной ходило много легенд. В 1927 г. в ней побывал студент- геолог (ныне академик) Олег Степанович Вялов. Он работал коллектором в экспедиции Василевского и Желтова. "Надели на меня пожарный пояс с петлей, к руке привязали сигнальную веревку, на голову надели армейский шлем, и я полез. Спускался по веревочной лестнице. Скоро за выступами стало никого не видно, лишь кусочек неба над головой, а внизу черная манящая бездна. Спустился на 45 сажень. Камень, прыгая по уступам, катится вниз. Значит, еще далеко настоящее дно…" – писал он.

В 1957 г. профессор С.А. Ковалевский посулил своей аспирантке Надин, что к защите ее кандидатской диссертации по Чатырдагу на дно Бездонного колодца спустятся …артисты цирка. Но они, посмотрев на пугающее "горло" Бездонного колодца, отказались…

И вот в сентябре 1958 г. наша группа из 6 человек поднимается на плато. Мы тяжело нагружены: на каждого свыше 50 кг, в том числе – лестницы и мотки веревок, привязанные к рюкзакам сверху. Вспоминаем рассказы Джека Лондона и используем дополнительные ремни-оттяжки на лоб. Каждые 300-400 м останавливаемся и отдыхаем. Затем помогаем друг другу подняться и надеть рюкзаки… К Бездонному подходим уже вечером. На горизонте видно зарево Симферополя. Неужели завтра мы узнаем, откуда поступает питающая город вода?!

Рано утром проходим несложный траверс по борту воронки и 17 м – по тросовой лестнице, останавливаемся у узкой щели, открывающейся в пустоту рядом с главной шахтой. Сюда спустили 3 секции – 90 м лестниц… Начинаю спуск. Передо мною проходят замшелые стены, наискось рассеченные тектоническими трещинами, промытые водой желоба, скальные выступы... Поневоле ускоряю спуск, стремясь прекратить дезориентирующее вращение. Сто тридцать, сто сорок... На сто пятидесятой ступени (пятидесятом метре лестницы) достигаю крутого, усыпанного щебенкой, кольцевидного уступа. От него начинается широкий язык внутреннего ледника, уползающего в горло следующего, более узкого колодца. Так вот что белело внизу!

Общая глубина 85 м. Чтобы не задерживать спуск товарищей, решаю отстегнуться от страхующей веревки. Скальные крючья легко входят в трещины между плитами известняка. Но этот глухой звук… Как далек он от "малинового звона", радующего слух альпиниста! Так и есть: все это выветрелые трещины, непригодные для крючьевой страховки... Приходится остаться на уступе без страховки. Правда, здесь не разгуляешься: под ногами мокрая, скользкая щебенка, вверх полукругом уходит обомшелые стены, вниз обрывается ледопад...

Достаю из рюкзака горный компас и записную книжку. Начинаю зарисовки и описания, время от времени обмениваясь короткими фразами со спускающимися. Они не задерживаются около меня и уходят ниже, на всю длину лестницы. Но что это? Лестница переместилась на несколько метров в сторону и подобраться к ней я уже не могу! Хорошо, что страховочная веревка пришла прямо в руки. Пристегиваюсь и, попросив страховать пожестче, прыгаю с уступа на ступени лестницы. Кажется, обошлось... Но когда я спускаюсь на 20 м ниже, в уютную нишу под ледопадом, непослушные пальцы еще долго бьет дрожь...

Уже около двенадцати часов дня. Солнечные лучи проникают глубоко в широкий ствол колодца, и стены его, сложенные розовато- красными известняками, поблескивают, как отполированные. От них поднимается кверху туман испарений, окутывая лестницу сиреневой дымкой...

Пущены в ход последние две секции лестниц. Одна из них сделана из тонкого, растягивающегося капронового репшнура. Спускаться по ней несложно, а вот подниматься... Гоню от себя неприятные мысли, сосредоточиваюсь на замерах азимутов и зарисовке контуров колодца.

Вот и дно. Конус снега высотой больше 7 м и диаметром у основании до 20 м похоронил под собой легенды об отарах овец, якобы сорвавшихся в колодец во время тумана. Беглый подсчет показывает, что объем снежного конуса свыше 700 м3. Чтобы раскопать его, сюда в пору экскаватор! Но меня, так же как и моих товарищей, манит 30-метровый портал галереи, уходящей куда-то вниз. Съезжаю по снежному конусу, по навстречу мне уже поднимаются Аверкиев и Брунс. "Конец легенде, Вит!", – со вздохом говорит Костя, – "Галерея метров через сто кончается. И нигде ни капли воды...".

Наши надежды встретить на дне Бездонного колодца подземную реку не оправдались. Оставалось заняться изучением топографии и геологических особенностей этой огромной полости. Ведь 145 м вертикального ствола Бездонного колодца – созданная самой природой буровая скважина, в стенах которой можно проследить все особенности геологического разреза!

Приступаем к работе. Вскоре выяснилось, что пришел конец и второй легенде. Центральный ствол Бездонного колодца и двухсотметровые галереи на его дне заложены в известняках. Нигде нет ни водоупорных таврических сланцев, ни толщи конгломератов, встретить которые рассчитывал С.А. Ковалевский. Когда же я набросал карандашом план дна колодца, обнаружилась подлинная загадка Бездонного. Его главная галерея уходит к юго-западу, хотя ей надлежало идти в противоположном направлении – на северо-восток, к источнику Аян... "Загадка мертва, да здравствует загадка!", – перефразировал обрадованный Костя французскую поговорку… "Мы сделаем ход конем!".

Через неделю этот ход был сделан. Костя увлекался шахматами и шахтам. Вот через одну из них, названную Ход Конем, он рассчитывал спуститься глубже, чем в Бездонной… Спуск в эту шахту едва не стоил мне жизни. Она начинается тремя продолжающими друг друга колодцами. Между ними имеются маленькие наклонные уступы, поэтому при спуске мы страховались здесь крючьями. Я шел последним, фотографируя спуск с помощью только что купленной лампы-вспышки "Молния". Работала она от высоковольтной батареи, болтающейся на ремне за спиной. Я сделал снимок с последнего уступа, снял обвязку с крюка и протянул руку назад, чтобы отключить штекер от батареи. И получил мощнейший разряд, сбросивший меня с уступа. К счастью, колодец был неширок и я успел удержаться расставленными руками. Но постепенно они слабеют, выворачиваются и меня "тянет" в колодец. Я рывком бросился на лестницу, перевернулся в воздухе, но все же удержался…

Ход Конем не привел к Бездонному. Его узкие щели и неглубокие колодцы за ними до сих пор привлекают спелеологическую молодежь и сейчас он "подрос" до 220 м. Но главное не это. В стене того колодца, куда я падал, минералог Юрий Полканов из ИМРа обнаружил камеру, заполненную глиной с великолепными кристаллами исландского шпата… В 1961 г. мы даже опубликовали вместе с ним в академическом журнале статью об интересном местонахождении этого минерала. Но лишь через 30 лет мой сын Юрий разобрался в ситуации. Это был не обычный "холодный", а гидротермальный кальцит, температура образования которого 70-40°С. Эта и другие находки в Крыму существенно изменили наши представления о его палеогидрогеологии…

СИФОН. 30 октября мы очередной раз приехали в Красную пещеру. Нас было четверо: я, Алеша Прибыловский, Александр Тохтамыш и десятиклассник Михаил Ефимов. Опоздав на автобус, мы остались ночевать в Ночлежном гроте в обрыве туфовой площадки. Над ущельем бушевал ветер. Прибыловский листает потрепанную книжку Норбера Кастере.

– "Нет", – заключает он, – "нам не грозит опасность попасть в карман с газом, свалиться в колодец, утонуть в зыбучих песках. Кастере сюда выписывать, что ли?".

– "И ласты, маска и трубка у меня есть", – поддержал его аквалангист Ефимов.

Мы собрали все наличное оборудование и пошли к сифону. На разведку я пустил Мишу, но проходить сифон запретил (ему еще не было 16 лет). Он вернулся и показал руками: "сифон в-о-от такой…). Вторым пошел я. Разделся до "домашних трусов", надел купальную шапочку, вложил в нее свечку и спички в "изделии № 2". Завернул в целлофан плоский фонарик (даже полиэтиленовых мешочков тогда не было) и нырнул. Я не знал длины сифона и поэтому пошел над самым дном. Вынырнул метров через 25 у глиняной отмели, вылез на нее. Вылил из фонарика набравшуюся воду, зажег свечу, поставил ее на уступе над сифоном… и сорвался в воду. Вылез и вдруг слышу взволнованные голоса моих друзей. Оказалось, над сифоном есть сантиметровая прослойка воздуха… Сообщаю, что все в порядке и третий раз погружаюсь в реку.

От сифона уходит широкая галерея с черными сводами, лишь местами покрытыми желтыми пятнами. Гребу одной рукой и ногами, в другой держу фонарик. Веду счет: одна галерея вправо, одна влево: вторая галерея вправо… Кажется, плыву бесконечно долго. Но вот поворот и отмель. Вылезаю из воды, прохожу десяток метров до небольшого водопада. Пещера продолжается…

Решаю не испытывать судьбу и поворачиваю назад. Четвертый раз погружаюсь в воду и плыву к сифону. Вот и моя свечка! Перекрикиваюсь с ребятами, ныряю и… не нахожу выход. Возвращаюсь. Думаю. Я нырял сюда вдоль дна, а сейчас пошел вдоль свода. Понятно! Беру глубже и выныриваю в предсифонном озере…

Меня согревают сухой одеждой и объятиями, но все равно долго бьет дрожь... Алексей резюмирует: "Ну, я ж говорил. Вот и без Кастере обошлись…". Через несколько месяцев, пройдя курсы пловцов- подводников, я узнал, что благополучный конец этой авантюры – случайность. Вода в Красной пещере 9,5°. В ней можно находиться без одежды не более 10 мин. Особенно опасно выходить на воздух и опять погружаться в нее…

На следующий день туристский Симферополь бурлил: пройден сифон в Красной пещере! На секции начали клеить из автокамер мешки с винтовыми пластинами-зажимами, искать гидрокостюмы. Через неделю состоялся второй выход. Вспомогательная группа во главе с альпинистом Владленом Гончаровым должна доставить за сифон снаряжение; штурмовая (я, Костя Аверкиев, Алексей Прибыловский и Михаил Федоренко) – пройти с топосъемкой как можно дальше.

"Бесконечная" галерея, по которой я плыл неделю назад, оказалась всего 100 м длиной. Ответвлений у нее вообще нет (это ниши, которые не просвечивал мой фонарь…). Мы с Алексеем "привязаны" к съемочному ходу и многое остается вне поля нашего зрения. Костя и Михаил – наши разведчики. Они докладывают потрясающие новости: огромные, 40 м шириной и высотой залы! Фантастические натеки! Глыбы известняка размером с дом! Новый приток реки! И так до конца нашего сегодняшнего маршрута. Он закончился на развилке: направо уходил полностью обводненный ход, налево – каскад уступов с красивым залом, который наши разведчики окрестили сразу "Залом Сказок". Пещера продолжалась…

Секция пещерников Симферополя набирала силу. В ее руководство вошли М. Генхель, В. Гончаров, О. Гриппа, Л. Гуменюк, М. Федоренко. Как всегда в таких случаях, в ней началось организационное брожение. Его умело гасил "дядя Боря". Он читал захватывающие лекции о карсте Средиземноморья (это тема его кандидатской диссертации, защищенной еще в 1940 г.), рассказывал о своей работе в пещерах Кавказа, об удивительных результатах, которые дают совместные работы геологов и археологов. В завершение этой "воспитательной работы" он раздобыл грузовую автомашину и организовал выезд секции в Скельскую пещеру.

…Это удивительная полость на южном склоне Байдарской котловины. Начинается она коротким сифонным каналом, который открывается в стену раскрытой тектонической трещины, заполненной глыбами известняка и разбитыми натечными колоннами. В ее верхней части располагается зал, богато украшенный натеками. В дальней части зала можно спуститься к двум маленьким озерам, стены которых покрыты тонко отмученной красной глиной. Имелась даже съемка этой пещеры, выполненная любителями Евстроповым и Никитиным, но она вызывала большие сомнения. Неясной была и гидрогеология пещеры. А.А. Крубер считал, что в нее поглощается поверхностный поток; факты говорили, что иногда из пещеры вытекает вода… Мы честно облазили все доступные ходы пещеры. Костя даже "расписался" пальцем на глине озера: "Salve, Kot".

Борис Николаевич, "дядя Боря", как любовно называли его пещерники, так искусно вводил их в курс дела, что все, кто попадал в его кабинет, "заболевали" пещерами всерьез и надолго. Спокойная жизнь кончалась. Все выходные и праздничные дни, не говоря уже об отпуске, теперь были добровольно принесены на алтарь спелеологии.

Без участия Б.Н. не обходился ни один рабочий выход, ни одна жаркая дискуссия на "малом" или "большом" сборах спелеологического актива Крыма. Он был для пещерников един в трех лицах: руководитель экспедиции, эрудированный географ, известный карстовед, побывавший во многих карстовых районах страны; блестящий популяризатор, бессменный лектор во всевозможных школах, спелеолагерях, на учебных сборах; увлекательный собеседник, ставящий в тупик неожиданными вопросами и заботливо помогающий выбраться из него не менее неожиданными и яркими аналогиями… Его юношеский задор, великолепно уживавшийся с уже проступившей сединой, не оставлял сомнений в выполнимости поставленных им заданий.

В декабре 1958 г. Б.Н. Иванов, С.В. Альбов и я поехали на совещание по спелеологии и карстоведению, которое проводило Московское общество испытателей природы (МОИП). Здесь я впервые познакомился с ведущими карстоведами страны: Н.А. Гвоздецким, А.В. Ступишиным, А.Г. Чикишевым, Н.В. Родионовым..

НАЧАЛО. 28.12.1958 г. в "Комсомольской правде" была опубликована моя статья "Пещеры зовут романтиков". В ней я призывал молодежь принять участие в освоении подземного мира страны. Ко мне пошли письма-ответы. Одним из первых ответил аспирант Института кристаллографии АН СССР в Москве Владимир Илюхин… Для начала он просил научное задание, связанное с исследованиями пещер. Я немедленно связал его с дядей Борей.

Зима и весна 1959 г. были посвящены оснащению Комплексной карстовой экспедиции. Как всегда, не обошлось без курьезов. В памяти сохранились два из них. Для проведения опытов с окрашиванием нам нужен был флюоресцеин. Это соль бычьей желчи, имеющая в порошке кирпично-красный цвет, но при растворении водой приобретающая стойкий золотисто-зеленый цвет. Этот краситель довольно дорог: в зависимости от чистоты 1 кг его стоил от 14 до 20 рублей. "И вы намерены бросить 100 рублей в какую-то дырку?", – спросил меня заместитель директора Дидук. Понадобилось вмешательство "тяжелой артиллерии" – Бориса Николаевича Иванова, который в часовой лекции доказал "экономическую целесообразность" этого эксперимента. Вытирая вспотевший лоб, Б.Н. сказал: "Душа моя! Пока Федор Потапович загипнотизирован моими песнями, отнесите ему заявку на оборудование". И заявка на 150 килограмм технического флюоресцеина была подписана без разговоров…

Второй эпизод касался планирования затрат в период "развитого социализма". На каждый год составлялась смета, в которой предусматривалось все необходимое. Если смета по каким-то причинам не выполнялась, то остаток ее списывался и, вопреки здравому смыслу, на будущий год институт получал меньше ассигнований. 29 декабря меня вызвал директор и назвал совершенно сумасшедшую сумму, которую я могу освоить на оборудование до конца года.

В это благословенное время не было компьютеров, но зато операции в банках совершались до 15 часов 31 декабря… Я "подсуетился" и к новогоднему вечеру холл Института был до потолка завален польскими палатками, тентами, рюкзаками, полевыми сумками, скальными молотками, мотками капроновых веревок, гидрокостюмами, резиновым лодками, альпинистскими примусами… Французский ученый Э. Мартель в 1896 г. писал, что оборудование спелеолога может весить до двух тонн. Через 60 лет я завез в фойе ИМРа четыре тонны снаряжения… Нашей экспедиции его хватило почти на 10 лет.

 

1959 г.

КАРСТОВАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ. Комплексная карстовая экспедиция продолжала формироваться. Талантливые организаторы науки, директор ИМР Юрий Юрьевич Юрк и заведующий отделом Борис Николаевич Иванов задумали ее в составе 6 отрядов – шахтного, геофизического, гидрологического, палеозоологического, биологического и археологического. Ими должны были руководить видные ученые Академии наук Украины. Как и предполагал раньше Б.Н., руководство шахтным отрядом было поручено мне. Но Юрий Юрьевич имел два возражения: я не имел звания кандидата наук и квалификации альпиниста… Мне нужны были "корочки"…

Второй вопрос решился легко: ИМР специально заказал для меня на июль 1959 г. путевку в альплагерь "Красная звезда" в Домбае. Первый вызвал заминку. Юрий Юрьевич спросил меня, в каком состоянии диссертация. Я замялся. Тогда он потребовал принести ее. Через два дня он вызвал меня и выругал: "Работа сырая, но материал хороший и, главное, есть предмет защиты – гидрохимия четверичных водоносных горизонтов. Доработайте ее и поскорее защищайте". У меня на лето были совсем другие планы: я хотел провести последний поход, которого мне не хватало до присвоения звания мастера спорта по туризму. Уже был разработан маршрут по Западным Саянам, подобрана сильная группа… Надо было выбирать. Меня, как любого молодого человека, очень манил этот серый прямоугольник, но, конечно, было выбрано руководство шахтным отрядом. Я не предполагал тогда, что эти события омрачат личные переживания…

На майские праздники мы с Майей решили поехать к тетке. Асфальтовых дорог из Симферополя до Одессы тогда еще не было. Мы оставили наш мотоцикл в Евпатории, в сарае у матери Светы Ильиной, и сели на теплоход. Елизавета Ивановна, как всегда, приняла нас радушно. Майя убежала по каким-то своим делам и тетка "расслабилась". Подведя безрадостный итог моей семейной жизни за 3 года, она осторожно сказала: "Хорошо, что у вас нет детей…". Я не стал поддерживать разговор, хотя был удивлен, узнав, что Майя, уезжая в Крым, перевела на тетку платежи за свою страховку на 5 лет вперед…

Тогда тетушка "кивнула на авторитеты". На столе лежал чудом сохранившийся томик сочинений Редъярда Киплинга. Тогдашний читатель знал только великолепную сказку "Маугли", да строки:

"Запад есть запад, восток есть восток
И с места они не сойдут",

которые позволяли считать Киплинга оголтелым колониалистом… Между тем, в годы НЭПа в СССР были опубликованы в очень хорошем переводе его романы "Ноулака", "Свет погас", "Ким"… Вот на томик "Ким" и кивнула тетка. "Прочитай его внимательно", – посоветовала она. Я прочитал и нашел "ключевую" фразу: "Майя на санскрите – это иллюзия"…

Вернувшись в Крым, я уехал на Ай-Петри, а Майя – на Сиваш техником экспедиции нашего соседа по "общежитию Бертольда Шварца", кандидата геолого-минералогических наук Михаила Стащука, который в очередной раз пытался приобщить ее к геологии.

А на Ай-Петри назревали важные события. На базу приехал Б.Н. Иванов, а затем подошла из Байдарской долины группа В.В. Илюхина. По заданию ИМР она провела детальное обследование Скельской пещеры. Я с интересом наблюдал беседу Иванова с Володей Илюхиным.

"Ну, дорогой пещерный профессор, что вы хорошего расскажете о Скельской пещере?", – начинает Борис Николаевич. Немного смущаясь, "дорогой профессор" докладывает о результатах только что завершенного разведочного маршрута: "Вдоль тектонической трещины ход в завале ведет в Главный зал пещеры, но в начале завала найден еще один, по которому можно спуститься к озеру".

"Да, да, к озеру... К какому озеру?! Где?", – словно спохватывается Борис Николаевич. – "Покажите на плане!". И он вынимает из полевой сумки потрепанный план Скельской пещеры. – "Он не совсем верен", – говорит Владимир. – "Хм!", – фыркает Иванов и двумя-тремя наводящими вопросами направляет ответы Илюхина в понятное пока одному ему русло.

"Послушайте, ВиНД", – неожиданно оборачивается он ко мне, экспромтом завершая опыт по созданию прозвища из заглавных букв моих инициалов, – "А, похоже, они правы! Вода в Скельской пещере – это надо проверить, а вот связь со Скельским источником? С тектоническими нарушениями района? С другими пещерами Ай-Петринского массива?". И он быстро наносит на лист бумаги схему расположения пещеры, Скельского источника, долины Карадагского леса. Мы едва успеваем следить за его карандашом и его гипотезами… Наконец он повернулся к оторопевшим москвичам и закончил с упреком: "Вот видите, сколько интересного вы пытались утаить!".

Но самое важное было потом. Борис Николаевич Иванов, Володя Илюхин и я начали разрабатывать план становления в СССР спелеологического движения. Сперва мы решили "пристегнуться" к альпинизму ("спелеология – альпинизм наоборот"). Но нас смущала клановость этого вида спорта и его ориентированность только на вершины. Склоны гор и подходы к вершинам альпинистов интересовали мало.

Затем подумали о туризме. В нем как раз происходили очень важные события. Он стал делиться на "технические виды": горный, водный, лыжный, мото-, авто- и др. Здесь вполне можно было найти нишу для спелеотуризма. Тем более, что в путеводителе Бориса Котельникова еще в 1924 г. был раздел "Пещерный туризм", да и познавательная сторона туризма всегда была на высоте.

Нужно было только разработать мотивацию создания нового вида спорта для чиновников от туризма, для массы спортсменов и чиновников от науки. К концу ночи коллективными усилиями такие лозунги или, как сейчас говорят, бренды, родились. Для чиновников это было: "цель спелеотуризма – разведывание пещер, с тем, чтобы эти памятники природы стали достоянием широких масс трудящихся"; для туристов – "спелеология = спорт + наука", для бюрократов от науки: "спелеология = наука + спорт"…

Сейчас, почти через полвека, можно спорить с этими лозунгами. Но лучшую оценку по Е-мейл им дал один их "современных" спелеологов Владимир Мальцев: "Яркий пример – развитие спелеологии в СССР было положено учеными, грамотно использовавшими интерес туристов к пещерам. Это Дублянский и Илюхин. Верная тогда была найдена стратегия взаимодействия. Абсолютно верная". К сожалению, Мальцев не знал о третьем ее творце – Б.Н. Иванове…

Следующая часть нашей важной встречи – знакомство со знаменитой "309-кой". Ее полевой номер был широко известен: вход в эту шахту Б.Н. обнаружил на аэрофотоснимке, а затем неоднократно посещал с представителями высших академических кругов при "пробивании" Комплексной карстовой экспедиции. Камень летит в нее добрый десяток секунд. Что это значит, нам хорошо известно по Бездонной...

На следующее утро три симферопольца и три москвича шли к таинственной "Тристадевятке". Медленно поднимаясь по крутому склону горы Счаны-Герик, мы скептически оглядывали панораму Приайпетринской котловины. "Слишком высоко мы залезли", – бурчали себе под нос, поправляя лямки тяжелых рюкзаков, Илюхин и Андреев. Действительно, самые интересные и глубокие шахты мы до сих пор находили в нижней части склонов или на днищах карстовых котловин. Там более благоприятные условия для накопления снега, который, стаивая в течение лета, и формирует эти полости. Но Борис Николаевич так таинственно поглядывал на меня, снаряжая в сегодняшний маршрут!

"Никто ничего не знает", – повторяю я уже ставшие хрестоматийными слова Кости Аверкиева. Через два часа мы стоим перед огромным жерлом шахты. Оно ?же, чем ствол Бездонного колодца, но эти отвесные стены, это гулкое эхо, разбуженное нашими возгласами...

"Чего же вы ждете? Я уже размотал веревку, давайте спускать лестницу", – засуетился Гена Пантюхнн (с ним я познакомился зимой в Красной пещере; где он подвернул ногу, а я отнес его на спине к автобусу; через день он появился в ИМРе с перевязанной ногой и с младшим братом Славой; оба стали активными спелеологами).

Но я не спешил начинать спуск. Опыт работы с Дахновым подсказывал: прежде всего необходима максимальная безопасность. Около часа гремела канонада. Несколько тонн камней спустили мы вниз, пока очистили первые уступы от обломков слоистого известняка, смели в пропасть заготовленную самой природой шрапнель щебенки. Метр за метром спускаем секции лестниц. По твердо заведенному обычаю первым уходит фонарь "летучая мышь" – разведчик углекислого газа. Следом за ним пойдем мы. Фонарь погас лишь в одной из 580 вертикальных полостей, пройденных нами за десять лет. Но даже 0,2% неоправданного риска вряд ли стоит допускать в таком небезопасном деле, как исследование пещер…

Спуск начинаем от огромного камня, заклинившегося в нижней части входной воронки. Первая 17-метровая секция лестницы закреплена за ближайшее дерево. Застыл на страховке Володя Андреев. Надеваю шлем с неуклюжей велосипедной фарой, последний раз оглядываю груду снаряжения на узкой полке. "Страховка готова?", – "Готова". – "Пошел".

Через минуту уже расчищаю очередной уступ. На него по воздушной веревочной переправе быстро доставляем лестницы, веревки, мешки для проб. Скоро здесь собрались все участники штурма, кроме одного страхующего, на целый день обреченного на пытку неизвестностью...

Снова вниз секция за секцией уходят лестницы. Далеко-далеко наверху остается клочок голубого неба. Стены то сходятся, норовя подставить какой-нибудь острый выступ, то расходятся так далеко, что луч фонаря не может вырвать из тьмы все подробности этой ошеломляющей картины. Пройдено 70 м. Надо осмотреться.

"Жестче страховку!", – кричу вверх. Пристегнувшись карабином к лестнице, освобождаю руки, достаю полевую книжку, горный компас. Стены шахты здесь сверкают серыми и кремовыми оттенками заглаженного водой известняка. Одно сечение, второе, два разреза по главным осям шахты, замер температуры и влажности воздуха, и снова ритмично заработали мышцы рук и ног. Лестницу начинает закручивать вокруг оси. На развороте больно ударяюсь об острые, обглоданные водой выступы скал. Спасая рюкзак с лампой-вспышкой, отталкиваюсь от набегающей стены и спешу вниз. Неужели дно? Наверху минутный бурный восторг сменяется настороженным молчанием. Что же дальше?

Снята страховка. Нет. Пока не конец. Со дна шахты, покрытом слоем снега, начинается узкая трещина. Она приводит на площадку, как балкон висящую над залом. Ко мне спускаются Костя Аверкиев и Володя Илюхин. Быстро преодолеваем 11 м и мы в зале. По его дну в щебенке проходит русло сухого сейчас ручья. Оно обрывается в горло следующей шахты…

У нас осталась одна лестница (17 м) и веревка (60 м). Но глубина манит и мы допускаем себе "вольность": привязываем конец веревки к натеку (шлямбурных крючьев тогда у нас не было...), крепим к ней лестницу, спускаемся по ней, оставшиеся 5 м до ниши проходим спортивным спуском (на руках). Спускающийся страхуется свободным концом веревки. В нише операция повторяется и Костя достигает дна этой 46-метровой внутренней шахты…

За многие годы работы под землей мне не раз приходилось убеждаться, что спелеологу надо уметь ждать. Ждать страховочной веревки, телефонного звонка, спада воды в сифоне, вертолета... Но труднее всего ждать ушедшего в неизвестное товарища. Пятнадцать минут, которые Костя потратил на разведку открывшейся на дне шахты галереи, показались мне бесконечными. Тишину нарушают только удары одиноких капель, срывающихся со свода. Но вот снизу слышен голос Кости:

– "Шахта продолжается! Прошел больше 100 м по галерее и остановился перед следующим колодцем. Камень летит в него двенадцать секунд".

...Мы оставляли "Тристадевятку" непокоренной. Правда, достигнутая Костей глубина (160 м) – это хотя и скромный, но все же рекорд страны^[5]. Что сулит нам четвертый колодец?

РАЗРЫВ. Все участники этой эпопеи вернулись домой, а я остался на базе обрабатывать материалы зимних наблюдений. В один из вечеров в мозгу созрело вымученное, но совершенно трезвое решение: "с иллюзиями надо расставаться". И в Сивашскую экспедицию ушло короткое, но ясное письмо…

Почта в те "застойные" годы работала исправно и через три дня появилась Майя. С ней пришла череда тяжелых и, как сейчас говорят, "неконструктивных" разговоров. Она заявила, что "уедет на Север" и потребовала, чтобы для оплаты билета я продал мотоцикл… Но мне он был нужен для работы и мы договорились, что я оставляю ей комнату и все, что в ней, кроме личных вещей и книг.

Крым. Любовь Прохоровна Горбач с сыном Андреем. 1959 г.

В заключение она сказала, что знает, к кому я ухожу… И назвала … Любу Горбач. Я обомлел. Люба была любимицей института. Очаровательная женщина, фронтовик, кандидат геолого- минералогических наук, с 3-летним ребенком от распавшегося брака… Разрыв в возрасте был невелик (6 лет), но я всегда смотрел на нее "снизу вверх", как на нечто совершенно недосягаемое… Наши контакты ограничивались вечерами в ИМР, где мы на вечерах станцевали несколько вальсов, встречей у общих знакомых (вместе с Майей) нового 1958 г. да неожиданным визитом Любы ко мне в "общежитие" с ее друзьями-океанологами Удинцевыми (я показывал им фотографии пещер). И вдруг такое заявление… Я коротко ответил, что она ошибается, и Майя уехала в Симферополь.

Через пару дней с метеостанции принесли телеграмму: в Ялту приезжает тетка… У меня оставалось в запасе три часа. Сбежав по Таракташской тропе до водопада Учан-Су, я автобусом приехал на морвокзал. Встретил Елизавету Ивановну. Она была хмурой и неразговорчивой. Долго искали место для беседы, пока она не выбрала памятник Ленину в парке. Некстати вспомнились строки Маяковского: "Я себя под Лениным чищу"…

Разговор получился нелегким. Он включал тезисы "у нас в семье такого не было", "на кого ты ее меняешь" (и залп тривиальных заявлений в адрес Любы), традиционное "ты губишь себя". Я понял, что Майя хорошо поработала и выдала тетке неверную информацию. Пришлось поговорить по-мужски. Я напомнил наш разговор месяц назад, а затем пустил в ход не вполне допустимую в обычное время аргументацию о ее личной неудавшейся жизни… Расстались мы напряженно, не убедив друг друга.

Вернувшись в Симферополь, я не застал Майи, она опять уехала домой. Конец июня я провел "под водой": прошел обучение на подводника, а затем на инструктора подводного спорта. Обучали меня спасатели Симферопольского водохранилища, которое в эти годы еще не использовалось как питьевое и в нем можно было купаться. При обучении произошел любопытный случай. Я приезжал на занятия на мотоцикле. Но перед погружением обязателен медосмотр. К погружению не допускают: повышенная (37,2-37,4?С) температура… После нескольких бесполезных приездов я предположил, что это реакция организма на обдув при поездке на мотоцикле. Врач не поверил. Я приехал – 37,4?С… Через 20 минут – 37,1?С. Еще через полчаса – нормальная температура… Пришлось вносить специальный пункт в правила погружений.

Завершив обучение, я уехал в альплагерь. К поезду неожиданно подошла проводить меня Люба. Я понял, что она знает о версии Майи, но никаких разговоров мы не вели… Со мной ехал студент-медик Виктор Гуменюк, с которым я быстро сдружился. В поезде я рассказал ему о пещерах, о своей жизни, о Майе. Он спросил, кто такая Люба, и заметил, что первое впечатление очень хорошее. "Подумай", – закончил он…

Кавказ, Домбай. На леднике под вершиной Белала-Кая. 1959 г.

Альплагерь прошел напряжено. Кроме плановых занятий я по утрам усиленно занимался диссертацией, для чего мне оставляли ключ от инструкторской. Готовить работу по Тилигулу с видом на пик Инэ – что может быть приятнее… Наша с Виктором хорошая специальная подготовка определила отношение инструкторов. Хотя я загрипповал, но зачетный поход на Суфруджу прошел хорошо. Мы даже получили благодарность за работу на леднике. В связке нас было четверо: Виктор, я, какие-то девушка и парень. Ледник под Суфруджу несложный, но разбит частыми трещинами на блоки шириной 2-3 м. При прохождении по такому блоку наши спутники о чем-то заговорились… и сорвались в трещину. Мы с Виктором, не задумываясь, бросились в противоположную трещину и "уравновесили" их в нескольких метрах от края блока… Подбежал инструктор и быстро выправил положение.

После получения значка "Альпинист СССР" с записью в удостоверении "рекомендуется для дальнейших занятий альпинизмом" мы попросили начальника лагеря выпустить нас на "троечный" маршрут, куда шли наши инструктора. Посоветовавшись с ними, он дал согласие. Мы побывали на нескольких вершинах группы Домбай-Ульгена. Для меня это были только "корочки". Альпинизм не привлекал меня, так как после возвращения с вершины маршрут проходился бегом, на поворотах троп нас даже "заносило", как машину на вираже… Я – геолог и мне хотелось остановиться и подумать. А вот Виктор стал набирать опыт и быстро выполнил норму мастера спорта.

Ессентуки – недалеко от Домбая и однажды в лагерь приехал отец Майи. Я уважал этого пожилого, мудрого человека и понимал, что меня ждет нелегкий разговор. Но когда он убедился, что я "не ушел на сторону", то сам напомнил мне, что в свое время предупреждал о сложном характере дочери… Расстались мы печально, но мирно.

Вернувшись в Крым, я продолжил полевые работы на Ай-Петри. Моими напарниками были Костя и Алексей Прибыловский. Но Костя вскоре уехал зарабатывать деньги (чистить обрывы от камней), а с одной рукой Алеша был неважным помощником… Так или иначе мы обследовали значительную часть Ай-Петринского массива, посетили и описали десяток пещер, спускались до 60 м в разные шахты. Начала "складываться" гипотеза о "снежном" (нивальном) происхождении полостей, имеющих вид стакана без продолжения на дне. Формированию гипотезы очень помогали мои зимние наблюдения на стационаре.

Завершился полевой сезон. В Симферополе в ИМРе меня ждали сплетни. Оказалось, что Майя перед отъездом домой написала в партком и профком, требуя "призвать меня и Любу к ответу". Особенно усердствовала парторг. Меня вызвал директор. Юрий Юрьевич совершенно по-отечески выслушал меня, посетовал по поводу Майи, которая уже была у него и просила "письмо на север", выругал наших ИМРовских женщин за ненужное вмешательство. Кончил он так: "Ты делаешь правильно. Нормальной жизни у вас все равно не получится. Но если с Горбач у тебя серьезно, то помни, что Любочку мы в обиду не дадим…".

ЛЮБА. А что у меня с Горбач? Я этого и сам не знал… Мы не успели определиться. Были совместная упаковка книг Устиновой (она уезжала к мужу в Кишинев), редкие выходы в кино или в концерты (в них обычно участвовала геолог Тея Добровольская), прогулки по окрестностям Симферополя и единственный выезд в Алушту к морю. Мотоцикл Любу "не вдохновил"… Как результат одной из таких прогулок сложились строки:

В аллее дальней серебрится
Под ветром тополей листва.
Когда под утро нам не спится,
К чему слова?

Для скифских стен совсем не новы
Весна, и неба синева,
На камне стертый след подковы,
Те, что не сказаны, слова,

Салгира вечное журчанье,
По пояс на лугах трава,
И наше долгое молчанье.
К чему слова?..

Встречаясь, мы молчали. Но нам становилось все труднее и труднее расставаться. И в один из отъездов я написал:

Я знаю: ты сейчас не спишь:
Платок набросила на спину
И тихо у окна грустишь.
А там – луна, ночная тишь
Да запах горестный маслины...

Когда бы твой заветный взгляд
С моим соприкоснулся взглядом –
Тогда б... В окно глядеть не надо!
Я был бы здесь, я был бы рядом
И не ушел бы я назад...

На спуске прозвенел трамвай,
Вдаль унося наши мечтанья.
В них все – надежды, ожиданья,
Работы непочатый край
И горечь первого прощанья...

А работы, действительно, был непочатый край. Я съездил в Одессу и договорился о защите. Выбраны оппоненты: из Киева известный инженер- геолог А.М. Дранников, из Крыма С.В. Альбов. "Альбуся" самолетом не летал, прямых поездов тогда не было, а с пересадкой он ехать не хотел, и я уговорил ехать в Одессу морем. Диссертация была почти готова, но задерживало "Приложение" – огромный альбом с 1200 выполненными мною химическими анализами... Я ушел из дома и стал дорабатывать работу. Жил в ИМРе, тайком поднимаясь на 3-й этаж по пожарной лестнице, или у Кости Аверкиева.

"Те, что не сказаны слова", пока так и не были сказаны. Я понимал всю ответственность, которую беру на себя. Есть Андрей. Смогу ли я почти в 30 лет стать ему хорошим отцом? Как сложатся наши отношения с Любой? Меня меньше всего беспокоило ее фронтовое прошлое. Я знал чистоту и строгость ее взглядов. Но она сложившийся человек, с четкими понятиями о том, как и чем надо жить. И мы поверили друг другу без клятв верности…

Как ни странно, ускорила наше решение Майя. Она вернулась в Крым с матерью. Встретив нас с Любой и Теей в кино, она потребовала встречи. Чтобы не устраивать скандала на людях, я зашел в наше "общежитие" и немедленно получил по голове моим же скальным молотком, который я забыл забрать… То ли рука у Майи была слабая, то ли у меня голова крепкая, но она ее не пробила, хотя крови было много… Это событие ускорило мой развод. В январе я узнал, что Люба ждет ребенка. Весной 1960 г. мы расписались…

Вскоре Майя в очередной раз уехала в Ессентуки. Она сдала свою комнату в аренду (нанял ее отставник-военный) и вскоре потеряла ее. Я думал, что наши пути больше никогда не пересекутся, но ошибся…

В сентябре из Перми приехал отдыхать Георгий Алексеевич Максимович. Это яркая фигура, основоположник "геологического" направления изучения карста в СССР (географическое направление представлял его постоянный соперник Николай Андреевич Гвоздецкий из Москвы). Мы с Б.Н. поехали к нему в Форос. Беседа не получилась: он уезжал на экскурсию в Севастополь. Мы доехали с ним вместе до Сапун-горы, сфотографировались на память и расстались.

Осенью 1959 г. мы продолжили исследования Красной пещеры. Наш полевой лагерь мы развернули на туфовых отложениях, перегораживающих галерею за залом Сказок. Владлен Гончаров, Пантюхин и я прошли Второй сифон и провели съемку пещеры. Ее длина увеличилась до 4,1 км. Это была первая ночевка под землей. Как выяснилось, лагерь не следует ставить у журчащей воды: в ней даже психологически устойчивым людям мерещатся кошмары…

В 1959 г. начал работы биологический отряд экспедиции. Меня вызвал Иванов и попросил поехать к Красной пещере, где он обосновался. Я нашел их автомашину и полевой лагерь недалеко о пещеры, в балке Матуба. Он был "обставлен" с комфортом: кроме палаток были складные столы и стулья. За одним из столов сидел невысокий моложавый человек. Он что-то писал, а рядом лежала мелкокалиберная винтовка. Я подошел и представился. Мужчина встал, потянул мне руку, затем быстро отдернул ее и взял винтовку. Выстрел, и к нашим ногам падает небольшая тушка. "Turdus merula" – черный дрозд, – удовлетворенно отмечает он и кончает: "Михаил Анатольевич к Вашим услугам". Это был начальник отряда, доктор биологических наук Воинственский…

В дальнейшем мы с Михаилом Анатольвичем провели несколько полевых сезонов и сдружились. Это был интереснейший человек. Мы узнали от него много нового не только о современной авиафауне Крыма, но и о том, как она менялась в четвертичное время. Находки во многих пещерах ископаемых костей птиц показали, что в конце плейстоцена здесь обитали альпийская галка, клушица, каменная куропатка, которые сейчас известны только далеко на севере или в высокогорье. Был ли в то время Крым выше или здесь было много холоднее в связи с оледенением? Ответы на эти вопросы мы нашли много позднее…

 

1960 г.

СЕКЦИЯ СПЕЛЕОЛОГИИ. Зимой Володя Илюхин развернул в Москве бурную деятельность. Он оказался недюжинным организатором. За несколько месяцев Илюхин создал при ЦС по туризму и экскурсиям ВЦСПС секцию спелеологии. Это потребовало ряда переговоров, контактов на самых разных уровнях, десятков рабочих документов. В подготовке многих из них я принимал непосредственное участие и для меня общежитие Володи на Профсоюзной, а затем маленькая комнатка в одном из арбатских переулков стали вторым домом.

ВЦСПС – организация бюрократическая, основной признак развития которой – имитация деятельности. Поэтому почти непрерывными были изменения названий подразделений (наша секция скоро стала именоваться комиссией), званий (старший инструктор стал старшим инструктором- методистом), системы подготовки (лагерь стал именоваться сбором) и т.д. Каждое такое изменение требовало переработки документов, смены бланков, штампов, печатей. Сколько это стоило стране – "об этом предание умалчивает", но для дела толку было чуть…

Володя чувствовал себя в этой стихии, как рыба в воде. Мы немало с ним спорили по деталям, но основное было как в детской присказке: "коль попал в нашу нору, поиграй в нашу игру…". Как мы "играли"? Сперва были подготовлены десятки разных методических материалов. В 1968 г. мы выпустили книжку "Путешествия под землей" (140 с.). Это фактически первый в СССР учебник по спелеотуризму. В 1971 г. вышла популярная книга "Вслед за каплей воды" (206 с.), в 1981 г. – 2-е издание "Путешествия под землей" (188 с.), в 1982 г. – монография "Крупнейшие карстовые пещеры и шахты СССР" (140 с). Как писались эти работы? По этому поводу среди спелеологов до сих пор ходят сплетни.

Истина проста. Я геолог, поэтому вся специальная часть этих работ (выделение спелеорайонов, естественно-географическая ситуация, описания отдельных пещер и пр.) написана мной; организационно- техническая часть (учебные планы, тренировки, снаряжение, техника и тактика спусков и пр.) – Володей. Кое-что мы писали вместе. Обычно Володя присылал мне свою часть за 1-2 недели до сдачи работы. Объем нередко был в 2-3 раза завышен. Приходилось "напрягаться", чтобы успеть к сроку, резать по живому, чтобы уложиться в объем… Это вызывало не всегда справедливые нарекания у читателей.

Как ставились фамилии? В первом издании "Путешествий" из политеса стоит первым Илюхин, во втором – Дублянский. Популярная "Капля" фактически написана Дублянским, он и стоит первым автором. Мы всегда учитывали, что многие издания "пробивал" Володя, и, если возникали сомнения в его доле авторства, то на них не обращали внимания. 1960 г. как раз был началом разработки всех этих документов.

В Крыму начал активную работу археологический отряд экспедиции. Его руководитель, Олег Иванович Домбровский, колоритнейшая фигура, без которой немыслим Крым конца ХХ в. Я не буду рассказывать о его профессиональной деятельности. Как начальник отряда он прославился тем, что его отряд был составлен из школьников 5-10 классов, студентов вузов, их жен, детей и даже внуков… Это была "бродячая академия", в которой прошли полевую и жизненную школу сотни молодых крымчан. И самой высокой оценкой моего руководства шахтным отрядом я считаю диалог, случайно (у меня очень острый слух…) подслушанный у одной из лагерных палаток: – "Как тебе работается в шахтном отряде?". "Дублянский это, конечно, не шеф, но тоже ничего…".

Олег Иванович не был женат (слухи связывали с этим какую-то трагическую историю) и отдавал всю свою нерастраченную любовь своим кружковцам… В нашей экспедиции отряд Домбровского в эти годы занимался раскопками в Ближней части Красной пещеры и в пещерах Ени-Сала близ нее. Он установил, что в разные века эти пещеры использовались в культовых целях, как хранилища зерна для нового урожая, склады вина и укрытия. Совместные исследования этих пещер геологами и археологами очень обогащали обе стороны. Я много лет был дружен с Олегом Ивановичем. Его "кружковскую" школу прошли и мои дети, Андрей, а затем и Юра.

В конце апреля 1960 г. Иванов, Альбов, Устинова и я поехали в Москву, на 2-й пленум Междуведомственной комиссии по геологии и географии карста. На нем я познакомился не только с "корифеями" (И.В. Попов, Г.В. Короткевич и др.), но и с "молодой порослью" – И.К. Кудряшовым из Башкирии, С.И. Левушкиным из Москвы, З.К. Тинтилозовым из Грузии, М.А. Абдужабаровым из Самарканда. Мой доклад о развитии пещерного туризма прошел успешно. Как отметил председатель комиссии, профессор Иван Васильевич Попов, наконец появилась надежда, что отставание СССР в изучении подземного мира страны, о котором он говорил в 1958 г. на Всесоюзном совещании, будет преодолено. Острая на язычок Татьяна Ивановна Устинова заметила, что я сделал "конфетку" даже из такой непопулярной среди геологов темы, как туризм….

КАНДИДАТСКАЯ ДИССЕРТАЦИЯ. После совещания я поехал в Одессу на защиту диссертации. Защита прошла успешно, было много отзывов, в том числе и от карстоведов, которые выражали удивление, что я еще не кандидат наук… Володя Илюхин прислал короткую телеграмму: "Поздравляю, ты теперь сила". Я вспомнил об этой телеграмме через 20 лет, когда в Москве доктор физико-математических наук Владимир Валентинович Илюхин говорил кому-то по телефону: "Ну, что он может… Он всего лишь членкор…".

1960 г. ознаменовался новым событием: в Крыму строят тоннель… Дело в том, что водоснабжение Ялты до сих пор основывалось на сравнительно малодебитных источниках. Строить на Южном берегу водохранилища не позволяли рельеф и высокая сейсмичность (все хорошо помнили ярко описанное Ильфом и Петровым землетрясение 1927 г.). Поэтому было решено соорудить водохранилища на северном склоне, в бассейне р. Бельбек, а воду из них перебросить в Ялту самотечным тоннелем длиной около 7 км.

Но с тоннелем не все было ясно. Так как скважин на Ялтинском массиве не было, существовали две противоположные концепции его строения. Согласно одной, которую отстаивал доктор наук И.Г. Глухов, под массивом существовал "горб" из таврических сланцев, по которому карстовые воды стекали на север и на юг, питая немногочисленные источники. Вторую отстаивал доктор наук М.В. Чуринов, считавший, что таврические сланцы образуют под массивом желоб, заполненный водой. Она стекает по нему на запад, питая Севастополь…

Борис Николаевич не мог остаться в стороне от дискуссии, и я тоже оказался втянутым в нее: мои исследования карстовых полостей противоречили второй концепции. Начались бурные споры на самых разных уровнях. Мне запомнилось эмоциональное выступление профессора А.М. Овчинникова: "Вы вскроете этот желоб тоннелем, затопите Ялту и оставите без воды Черноморский флот". Было принято решение строить тоннель как опытно-эксплуатационный (без бурения скважин), а кураторство поручить Институту минеральных ресурсов…

Для обеспечения работ по тоннелю наш отдел был расширен. Был создан "молодежный" коллектив: на северном портале работал гидрогеолог Юрий Шутов, на южном – Владимир Приблуда, строение массива с поверхности изучали геологи Игорь Васильев и Любовь Задорожная. Для решения вопроса о строении Ялтинского массива привлекли геофизиков МГУ А.А. Огильви и В.К. Хмелевского, которые организовали свою базу у нас на Ай-Петри. Они использовали новейшие электроразведочные методы, иногда в совершенно неожиданных модификациях… В палатках геофизиков кипели теоретические споры, а в туманные дни завязывались шахматные баталии, звучали песни Окуджавы и Высоцкого.

В это время мне удалось организовать следующую встречу с "Тристадевяткой". Я наконец-то смог собрать группу, достаточную для штурма шахты. На этот раз в ее состав входили только крымчане: сотрудники шахтного отряда, спелеологи Симферополя и Ялты. Шахта оставалась до сих пор без имени, хотя "окрестить" такую громадину следовало непременно. Собственно, имя уже придумано: "Каскадная", но решили подождать до полного прохождения, которое, возможно, готовит новые неожиданности.

– "Надо организовать навесную переправу над сыпким горлом первой шахты. Блоки растянете между глыбой и деревом, лестницу лучше закрепить на крючьях в нише", – инструктирую я вспомогательную группу. Схема пройденной части полости покрывается условными значками, растет список снаряжения, нужного для быстрого спуска на -160 м. Юрий Бурлаков, мастер спорта по альпинизму, назначенный руководителем вспомогательного отряда, немногословен. Изредка переспрашивает, уточняет, дополняет. Его группа составлена в основном из ялтинцев.

Мерно застучал движок, потянулась к шахте черная змея осветительного кабеля. Впервые стены ее озарил яркий электрический свет. Подземные залы словно раздвинулись – мы ни разу еще не видели их все целиком: луч налобного фонаря выхватывал лишь отдельные фрагменты. А сейчас она видна вся, похожая на взметнувшийся ввысь строгий купол готического собора. Через одиннадцать часов симферопольский альпинист и спелеолог Владлен Гончаров телефонировал с глубины 160 м: "Задание выполнено. Груз и оборудование доставлены на рубеж штурма. Начинаем подъем".

"Штурмовой отряд" (Аверкиев, Пантюхин, Борисенко и я) быстро спускается до 160 м. Навешиваем лестницы и без особых препятствий спускаемся до 246 м. Дно шахты – небольшой заиленный зал, уровни воды в котором, судя по отметкам на стенах, повышаются на несколько метров… Конец… А мы планировали спуск хотя бы до 400 м… Теперь начинается подъем снаряжения и на базу мы приезжаем вымотанными. Ложимся отдыхать, но меня будит Б.Н. и везет обратно к Каскадной. Из ВСЕГИНГЕО приехал Дмитрий Сергеевич Соколов, которому нужны "данные из первых рук" для готовящейся монографии "Основные условия развития карста"…

Лето прошло спокойно. Сперва мы с Пантюхиным вдвоем пешком облазили весь узкий Ялтинский массив. Крупных полостей, имеющих отношение к гидротонннелю, мы не обнаружили. Глубины 40-50 метров мы вдвоем брали легко, но утомляли долгие пешие маршруты (до 40 км в день). Затем нам на несколько дней дали машину и мы обследовали пещеры северного борта Ай-Петринского массива: вскрытую провалом свода Аю-Тешик, пещеру-источник Желтую и знаменитую Скелю.

Мы составили детальный план пещеры, прошли в новые ходы, найденные Илюхиным, и с удивлением увидели, что они уходят из-под известнякового массива Карадагского леса под выполненную меловыми глинистыми отложениями котловину… Эти узкие, трещинные ходы заполнены на 15-20 м водой. Возникла идея пробурить со дна котловины скважину и откачать воду, "под откачку" пройдя пещеру дальше. Забегая вперед, скажу, что скважина прошла по пятиметровому целику между двумя обводненными ходами. Как мы ни пытались "раскачать" ее (заливали соляную кислоту, торпедировали), но она оказалась абсолютно сухой… Вот что такое гидрогеология карста!

Неподалеку от Скельской пещеры располагается источник того же названия. Руководитель зоологического отряда, основоположник биоспелеологии СССР профессор Яков Авадьевич Бирштейн обследовал его, но нашел только обычных рачков-гаммарусов. Однако его сын Вадим вытащил планктонной сеткой из озер Скельской пещеры эндемичных рачков-нифаргусов, которые совместно с гаммарусами не живут… Это вызвало сомнения о наличии гидрогеологических связей пещеры и источника. Зато находки костей различных наземных животных (быка, овцы и др.), сделанные палеозоологическим отрядом (рук. Г.А. Бачинский), свидетельствовали о связях пещеры с водосборами на плато.

Эту идею подтвердили и работы геофизического отряда. Им руководил Б.М. Смольников, который разработал ряд новых модификаций геоэлектрических исследований в карстовых районах. Особое внимание он уделил учету влияния рельефа. Он предложил методы АВ-фикс. и спаренных питающих линий, позволяющие с одной стоянки прибора измерять разности потенциалов в четырех интервалах по профилю. Кроме того, он разработал метод криволинейного профилирования и с успехом применил его под землей, в Красной пещере. По материалам наших совместных исследований он опубликовал более двух десятков работ и защитил кандидатскую диссертацию.

Исследования Скели были прерваны запиской, переданной Б.Н. с шофером. Он требовал немедленно вернуться на Ай-Петри, где нас ждала сенсация…

Крым. Здесь спелеолог становится альпинистом … 1960 г.

ПЕЩЕРЫ В ОБРЫВАХ. В геологической литературе шли споры о строении и возрасте обрывов южного берега Крыма. Одним из доказательств его молодости было отсутствие крупных пещер, открывающихся к морю. Правда, в береговых обрывах ЮБК, сложенных рифовыми известняками, видно много отверстий, но добраться до них никому не удавалось. Спелеологи Ялты, Г. Зеленин, В. Павлотос, Ю. Бурлаков стали "специализироваться" по отвесам. Сперва они обследовали несколько труднодоступных гротов, затем открыли древнюю пещеру, "просекающую" скалу Ставри-Кая близ водопада Учан-Су, прошли Висячую пещеру на Ай-Петри и таинственную Медовую в обрывах Морчеки... Более сложные отвесы, как уверял их тренер, знаменитый грузинский альпинист Миша Хергиани, будут доступны им только через несколько лет…

Но ялтинцы были нетерпеливы. Они нашли над Мисхорским гротом небольшую наклонную полку, протянули вдоль нее перила, спустились по ней, навесили две секции лестниц и попали… в Мисхорскую пещеру сверху. Это был жюльверновский "Гранитный дворец", но только в известняках. Ее небольшой зал открывается на береговой обрыв тремя окнами, ниже одного из них сохранилась одна стенка вертикальной 30-метровой шахты. В другом конце наклонный ход вывел в довольно крупный зал. Позже геофизические работы показали, что за глиняной пробкой он тянется еще на несколько сотен метров к шахте Геофизическая, обследованной нами ранее с Дахновым.

Во время спуска в Мисхорскую я понял, как пригодился мне альплагерь: одно дело работать под землей, другое – на обдуваемых ветром 400-метровых отвесах… В пещере мы обнаружил скопления песка и глины, сохранившиеся на стенках внутреннего колодца. Мы аккуратно собрали их в мешочки и отметили высоты над полом. Исследования, проведенные в ИМР, показали, что кроме минералов, обычных для вмещающих верхнеюрских известняков, здесь есть минералы, свойственные только вулканическим отложениям. Откуда они? Только из полья Беш-текне, котловины, где на поверхность Ай-Петринского массива выходят среднеюрские породы… Значит, Мисхорская пещера – часть древней полости, разгружавшейся на юг…

Пока я работал в горах, у меня дома происходили важные события. Приехал бывший муж Любы, отец Андрея, Панько Васильевич Попович – лесовод, "щирый" украинец, категорически возражавший против его усыновления мною. Люба уговаривала его несколько дней, а затем вызвала меня. Это был любопытный разговор. Сидят два мужика и на русско-украинском "суржаке" пытаются убедить друг друга (я неплохо говорил по-украински, но тягаться с "западником" Панько, конечно, не мог…). Люба почти не участвовала в разговоре, а только поддерживала нас, принося что-нибудь поесть... Вечерело, но Панько не сдавался. Лишь ночью, на 18-м часу беседы, он заявил: "Вероятно, ты прав, но все равно будет по-моему…". На этом мы и расстались. Андрей остался Поповичем. Мы не догадывались, что вскоре эта фамилия получит "космическую" известность. Люба через комиссию по опеке перевела его на свою фамилию (Горбач), под которой он и пошел в школу. Но отчество "Панькович" осталось.

Вторым событием было приобретение подержанной автомашины "Москвич-407". Нет, мы не стали миллионерами (два младших научных сотрудника получали немного), но умер отец Любы и она продала его дом на Черниговщине. Права у меня были давно, с гаражом временно помог Андрей Гаврилович. От мотоцикла, который так не полюбила Люба, мы избавились.

Третье событие пока зрело… Беременность у Любы протекала легко, она даже поработала в поле. Ее специальность – палеонтология. Диссертацию она защищала по ископаемым рыбам Карпат под руководством О.С. Вялова (да-да…, того самого Вялова, который спускался в 1927 г. в Бездонный колодец). В ИМР она была приглашена для изучения фауны границы мела и палеогена. Эти системы впервые описаны в XIX в. на Западе Европы. Поэтому названия слагающих их ярусов бельгийские, английские или французские (датский, маастрихтский, намюрский и др.). Отложения этого возраста в СССР есть в Крыму, на Кавказе и в Средней Азии. С ними часто связаны месторождения нефти и газа. Однако только в Крыму они представлены теми же породами, что в Западной Европе (известняками). Далее на восток они глинисты. Так что Крым, где есть и известняки (в Горном Крыму), и глины (район Феодосии) – это "мостик" для сравнения. Вот изучением мел-палеогеновой фауны Крыма (по-простому – различных ископаемых ракушек) Люба и занималась.

Любовь Прохоровна была великолепным геологом, прошедшим полевую и жизненную школу у таких корифеев, как профессора О.С. Вялов, В.В. Друщиц, В.Е. Хаин, М.В. Муратов. Совместно с О.С. Вяловым ей довелось участвовать в одном из рейсов знаменитого "Витязя" (отсюда дружба с Удинцевыми). Обаятельная женщина и умный специалист, Люба была любимицей многих. Это составляло основную трудность для меня в первые годы нашей совместной жизни. Каждый из титулованных знакомых Любы, приезжая в Крым, обязательно интересовался, а что представляет собой "похитивший" ее молодой человек. И мне исподволь устраивался суровый экзамен… Только "сдав" его, я был признан…

"ЮРСКИЙ" ПЕРИОД. В сентябре 1960 г. у нас родился сын и начался "юрский" период жизни. Бытовую сторону его обеспечивала мать Любы, Матрена Николаевна. Это был "сельский" человек, который так и не смог адаптироваться в городе. Она развела под окнами небольшой огород, ухаживала за несколькими фруктовыми деревьями и очень любила нас всех… Не имея образования, она была кладезем украинских пословиц и поговорок. Когда начался очередной грузино-абхазский конфликт, абхазы написали письмо в правительство Украины – "хотим под Украину". Бабушка тут же вспомнила пословицу: "хоч и воза попомазав, так i ж соли попо?в". Оказалось, что украинские чумаки возили соль из озер Крыма не только на Украину, но и в Абхазию…

Рождение Юры добавило хлопот и мне, но время на исследования Красной пещеры все же находилось: из лагеря за 2-м сифоном Ю.А. Полканов, М.А. Цымбал и я прошли обводненный более чем километровый ход. Протяженность пещеры возросла до 5,5 км. Мы остановились на развилке, за которой располагались основной левый ход с 3-м сифоном и правый обводненный приток, получивший неблагозвучное, но меткое название Клоака...

В конце 1960 г. в Крыму в санатории отдыхал Г.А. Максимович. Они побывал в нашем отделе и буквально "разнес" его за слабую работу с иностранной литературой. Борис Николаевич долго не мог прийти в себя и подвел итог встречи несвойственной для него тирадой: "Да, душа моя, нам с Вами надо многому поучиться...".

 

1961 г.

В это лето наш отряд продолжал обследование Ай-Петринского массива. Всего было обнаружено и пройдено около 50 полостей. Наибольшая из них – Камнепадная (105 м). Обследованы полости полья Бештекне. Установлено, что его площадь не превышает 1 км2. Активную работу продолжили биологический (проф. Я.А. Бирштейн, М.А. Воинственский) и палеозоологический (Г.А. Бачинский) отряды. Для карстоведения наиболее интересны работы именно этого отряда.

Георгий Бачинский – человек удивительной судьбы. Окончив в 1959 г. Львовский университет как геолог, он в 1960 г. поступил в аспирантуру к профессору Пидопличко … как биолог. Ему пришлось сдавать экзамены по биологическим дисциплинам, которые он освоил великолепно. Затем произошла "стыковка" его геологических и биологических интересов. И.Г. Пидопличко разработал коллагеновый метод датирования костей ископаемых животных. После смерти животного его костная ткань литифицируется, причем органическое вещество (коллаген) замещается неорганическим (железо, фтор, апатит, кремень и пр.). По убыли коллагена можно определить возраст костей. Бачинский, использовав поляризационный микроскоп, усовершенствовал этот метод, а так же предложил ряд других новшеств, позволяющих уверенно датировать находки почти любых костей. Это позволяло, как говорят артиллеристы, "брать пещеры в вилку": их самый древний возраст – возраст вмещающих горных пород (юра, мел, палеоген, неоген), самый молодой – находки ископаемых костей (в основном четвертичное время). В Красной пещере, например, возраст верхних этажей оказался позднеплиоценовым, а нижних – голоценовым…

Юра был человеком широких знаний и работать с ним было одно удовольствие: он много рассказывал и привлекал к своей работе разных специалистов. Так в нашу жизнь вошел Иван Ефремов, палеонтолог, известный находками ископаемых ящеров. Обычному читателю он более знаком как автор научно-популярных книг – "Туманность Андромеды", "Таис Афинская", а позднее – нашумевшего "Час быка"… Тема диссертации Юры лежала в поле интересов Ефремова. Юра съездил к нему и кроме прочего привез рукопись еще не опубликованного романа "Лезвие бритвы", которым мы зачитывались у костра…

Не менее интересно было с Юрой в пещерах. Найдя в основании колодца груду костей, он начинал разбирать ее и здесь же говорил, что это – плюсна быка, это – плечевая кость летучей мыши, это… и так длилось часами. В конце работы он производил подсчет и заявлял, что здесь находятся кости … стольких-то особей … таких-то животных. Следовательно, это обычная ловушка, культовая пещера или…

Самое любопытное начиналось, если попадались кости пещерного медведя, тигра или гиены. Юра начинал рассказывать о становлении человека и о методах его охоты. Оказалось, именно в пещерах были найдены первые бумеранги, первые связанные ремнями шары-болла, которыми сваливали самых быстрых оленей, и музыкальные инструменты…

Попасть в группы Юры нашим молодым помощникам из кружка Олега Ивановича было "подарком судьбы". К сожалению, этот год работы был для нас с Юрой последним. Он успешно защитил диссертацию, но потом был уволен из Академии "за украинский национализм". Работы по тафономии пещер были прерваны на 30 лет. Только в 2005 г. появился хороший обзор Матиаса Времира (Румыния) и Богдана Ридуша (Украина) об остатках костей из пещер Крыма… А Юра "нашел себя" через 20 лет, разработав учение о социоэкологии, а затем быстро уйдя из жизни….

Кроме наших коллег из других отрядов очень интересными были "встречи у костра", которые часто приводили к неожиданным результатам. Приведу только два примера. Сидим в лагере около Красной пещеры. Мимо нас часто проходят люди. Многие подсаживаются к костру. Мы обсуждаем какой-то вопрос, связанный с температурой воздуха в пещерах. Вдруг один из наших случайных гостей вмешивается в разговор и говорит: "А вы сделайте так…". И листик бумаги покрывается цифрами… "Здесь возьмете тройной интеграл и вопрос решен". Оказалось, наш собеседник – специалист по теплотехнике, доктор технических наук…

Второй пример еще более яркий. Как-то в ИМРе появился невысокий подвижный человек. Он представился как харьковский турист и попросил у меня разрешения посетить несколько самых красивых пещер Крыма. В те годы это было обычным: я добровольно выполнял функции "куратора" и "координатора" работ по изучению пещер Крыма. Расспросив Симонова о его интересах и возможностях, я дал задание. Оно состояло в обследовании всех пещер, где имеются проваленные натечные колонны. Их набралось несколько десятков. У меня возникла идея, что это результат землетрясений, сотрясавших Крым в последние века. Но для ее проверки нужны были детальные замеры длины, диаметра, объема упавших колонн, их ориентировки и т.д. Юрий Леонидович уехал с детальной программой работ и разрешением на посещение многих пещер.

Крым. На 5-м этаже Красной пещеры. 1961 г.

Через месяц в ИМРе появилась целая команда: "Виктор Николаевич! Группа в составе 2-х полковников, 4-х майоров и 1-го капитана Ваше задание выполнила…". "Симоновцы" оказались офицерами одного из военных институтов Харькова.. Они несколько лет выполняли наши задания на Чатырдаге и Караби. Моя идея подтвердилась: поваленные колонны в пещерах Крыма оказались направленными к разным эпицентральным зонам: Севастопольской, Ялтинской и Судакской. Материалы харьковчан вошли в несколько научных отчетов…

Осенью мы организовали в Красной пещере более длительную экспедицию. В лагере на Развилке Вадим Душевский, Леонид Борисенко и я провели трое суток. Мы прошли главный ход "Клоаки" до узкой щели, а в правом притоке тяжелыми скальными маршрутами обошли 3-й сифон по верхним этажам. Протяженность пещеры увеличилась до 8,0 км. Она обогнала Кунгурскую пещеру, став на некоторое время крупнейшей пещерой СССР.

Оставив Юру с бабушкой, мы с Любой и Андреем поехали на автомашине в Одессу. Это была наша первая "далекая" (около 500 км) поездка. Основная проблема – отсутствие заправок по трассе… Тетушка до сих пор не была знакома с Любой, ограничившись только скупой телеграммой с поздравлением при рождении Юры. К нашему визиту она пригласила своих консерваторских друзей. Люба очень волновалась, тем более, что была одета очень скромно. Я, как мог, успокаивал ее и окончательно рассмешил, сказав, что в Одессе принимают "по одежке, но провожают по голосу…". Гости собрались, "обнюхали" меня и Любу, подивились Андрею (он был развит не по годам).

Люба чувствовала себя скованно и ее биографические данные по просьбе гостей рассказал я. Она родилась в 1924 г. в семье ветфельдшера. Окончив 7 классов сельской школы, поступила в Киевский геолого-гидро- геодезический техникум.

Война застала ее на практике в Молдавии. Она вернулась в родное село Шепеличи и была санитаркой в партизанском отряде. В 1943 г. она была призвана в армию в медсанбат, затем санинструктором минометной роты. "По совместительству" пела в дивизионном ансамбле. С 8-й Ямпольской стрелковой дивизией она прошла путь от Днепра до Чехословакии. Награждена орденом Славы, медалью "За отвагу". Вынесла с поля боя более 30 солдат и офицеров с оружием, имела 18 благодарностей командования. В 1945 г. вернулась в Киев. В 1946 г. закончила техникум с отличием. Затем работала геологом в Закарпатской экспедиции и лаборантом на геологическом факультете Львовского университета, который закончила в 1951 г. с отличием. В 1955 г. защитила кандидатскую диссертацию. С 1957 г. работает в ИМР младшим научным сотрудником.

Начался общий разговор и вспомнили, что Люба в армии пела. Кто- то из молодежи сел к роялю и Люба спела сперва украинскую песню, а затем что-то из классики. У нее было приятное контральто. Лед стал таять, а народ – расходиться. Почти каждый, вернувшись домой, звонил тетке и высказывал свое мнение. Тетка стояла у телефона с папиросой в зубах и "принимала донесения". После каждого разговора она поднимала кверху большой палец… Люба и Андрей были признаны, а мои действия – полностью одобрены… Тетушка стала частой и желанной гостьей в нашей семье.

Встреча с моими друзьями также закончилась вполне благополучно. Юра Хаютин даже уехал с нами до Мелитополя, куда ему было нужно по делам. Всю дорогу он развлекал Андрея какими-то техническими рассказами.

 

1962 г.

ПОДОЛИЯ. В начале 1962 г. на заседании Географического общества СССР биолог Константин Адрианович Татаринов выступил с интересным докладом о Кривченской пещере в Подолии. Я участвовал в этом совещании и в мае 1962 г. шахтный отряд ККЭ (В.Н. Дублянский, Г.А. Бачинский, Е.С. Штенгелов, И.В. Черныш, Ю. Зеленин) приступил к ее исследованию. За 11 дней мы отсняли 11,5 км галерей. Были приняты меры по ее охране (написано письмо председателю колхоза) и благоустройству (подготовлено обращение в Тернопольский облисполком и краеведческий музей).

Одновременно я начал библиографический поиск. Оказалось, что изучение пещер района имеет сложную и богатую историю... О пещере у с. Кривче писали П. Ржончинский (1721-1745 гг.), К. Гутковский и М. Орлович (1908 г.), Л. Козловский и Л. Савицкий (1928-1930 гг.), В. Нехай (1931 г.); в Вертебе археологические раскопки проводили Я. Хмелецкий (1820 г.), А. Завадский (1841 г.), А. Киркор (1872-1879 гг.), Г. Оссовский (1891 г.), В. Деметрикевич (1898-1904 гг.); пещеру под Тлумачем исследовал А. Ломницкий (1896 г.). А.А. Крубер в 1900 г. указал на наличие крупных пещер в гипсах Приднестровской Подолии; в 30-е гг. ХХ в. пещеры Кривченская, Вертеба и Угринь были частично благоустроены.

В 1939-1945 гг. исследования пещер Подолии не проводились. Входы во многие из них были взорваны. В 1950-х гг. исследования пещеры Вертеба начал П.Д. Техтилов. С 1951 г. обследование пещер с палеозоологическими целями провел К.А. Татаринов. С 1954 г. появляются публикации А.Д. Кучерука. В 1959 г. в пещерах Подолии побывали сотрудники Кунгурского стационара.

В Крыму полевой сезон 1962 г. мой отряд начал с массива Басман, где в обрыве р. Донга обнажаются входные отверстия нескольких пещер. Здесь уже работал археологический отряд Олега Ивановича. Узловым было обследование пещеры № 8 (сейчас она носит имя Домбровского). Она открывается в обрыв и в его проем встроена небольшая разрушенная часовня. Вниз по падению известняков уходит зал, на стенах которого хорошо видны две кольцеобразные ниши – следы уровней подземного озера. Археологи не могли понять, почему древнее убежище и святыня были покинуты людьми.

Наши работы позволили воссоздать такую картину. До XI в. на Басмане, действительно, жили люди. Они использовали для этого пещеры в обрывах, которые соединяли лестницы из бревен (подтесы для их упора обнаружили археологи). Над этим поселением располагалось небольшое укрытие для скота, отгороженное каменной кладкой. В пещере был одноапсидный храм и рядом – несколько захоронений, а в ее глубине – озеро с водой. В XII в. произошло землетрясение. Храм был полуразрушен, затем восстановлен, но озеро постепенно продолжало уходить. В XIII в. произошло новое сильное землетрясение, озеро полностью иссякло, а храм разрушен. Больше жизнь здесь не возобновлялась…

Разгадав совместными усилиями трагедию Басмана, мы расстались с археологами. Они уехали в Херсонес, где Олег Иванович проводил раскопки древнего римского театра, а мы поехали на Ай-Петри, в урочище Бабулган, где начинался I Всесоюзный слет спелеологов. Что было на слете? Перелистаю станицы своего полевого дневника.

1-й СЛЕТ. "Наш газик, чихая перегретым мотором, выползает на зеленую поляну. Новенькие оранжевые палатки экспедиции, с откидывающимся на две стороны центральным тентом и двумя жилыми уголками, выстроились в три ряда в центре поляны. По краям, ближе к невысокой поросли букового леса, разместились памирки, полудатки, древние шустеры и самой невероятной конструкции самодельные палатки. Еще не вылезая из кабины, считаю: одна, две, девять, четырнадцать… Ого! Восемнадцать палаток! Сколько же их всего, участников слета?".

Резкий свисток перекрыл нестройный говор вокруг машины. Быстрое построение, команды: "Равняйсь!", Смирно!". Ко мне четким шагом подходит высокий мускулистый парень. Одет он по "форме номер один": тренировочные трусы и... горные бо- тинки.

"Товарищ научный руководитель слета! Слет в составе 110-ти спелеологов из 14 городов 5 республик Советского Союза построен на торжественную линейку".

"Эх, Вовка, ну зачем же так официально?..", – думаю я. Но вслух говорю: – "Товарищи участники слета! Oт имени руководства Комплексной карстовой экспедиции поздравляю вас с открытием Первого Всесоюзного слета спелеологов, началом учебы и экспедиционных работ!". Говорю что-то, хотя вижу недоуменные взгляды своих товарищей, инженера Жени Штенгелова, спелеологов (по штатному расписанию рабочих) Игоря Черныша, Валентина Смирнова, Вадима Душевского... Ничего, это пройдет. Рабочие будни сотрут ненужную парадность. А вот дисциплина должна остаться.

Забегая вперед, замечу, что общая получасовая зарядка, тренировки по скалолазанию, ежедневные построения по сигналу дали свои результаты: лагерь, внезапно поднятый в два часа ночи для тушения лесного пожара, собрался со всем снаряжением за 10 минут…

Одними из самых интересных объектов, найденных слетом, были шахты Уральская и Кристальная. Спортсменов привлекали в них технические трудности (передача страховки по наклонному стволу, плохая слышимость), а нас, геологов, еще невиданные в Крыму призматические и игольчатые кристаллы кальцита на стенах залов. Заинтересовало и другое: почему все залы ориентированы параллельно дну долины? Пещеры часто располагаются под руслами древних водотоков. Значит, на дне долины Карадагского леса некогда тек поток?

Прямое доказательство былой обводненности этого чудесного уголка Крыма нашли севастопольцы Валерий Шарапов и Олег Шабанов. Входная шахта начинается отверстием почти правильной формы, выкроенным двумя системами тектонических трещин. Налажена страховка, устремилась вниз лестница, потащив за собой листву и мелкие камешки, лежавшие на уступах много лет. Сначала она прилегает к стене, покрытой отполированными водой карровыми желобами. Затем, будто отрезанная ножом, стена исчезает, а вместо нее чернеет пустота огромного зала...

Оценить размеры зала удалось лишь после того, как в его углах были расставлены зажженные свечи. Крутой спуск по осыпи, между отдельными глыбами известняка. Пол искрится под лучами фонарей, вокруг, как изваяния, поднимаются многометровые сталагмиты. Их верхушки совершенно плоские – так бывает при падении капель с большой высоты. На некоторых из них наросли маленькие тонкие сталагмиты второй генерации. Стены также покрыты натеками. В нишах под ними обнаруживаем уникальные шестоватые агрегаты кристаллов кальцита. Они-то и дали первое название шахты – Кристальная. В 1965 г. в связи с 60-летним юбилеем выдающегося карстоведа Г.А. Максимовича шахту назвали его именем.

Зал кончается. Но между натечными колоннами открывается новый проход. Несколько крутых уступов приводят в небольшую камеру, откуда в разные стороны расходятся узкие щели в глыбовом навале... Глыба, глыба, еще одна. И так до глубины 113 м…

Обработка и приемка материалов от рабочих групп идет медленно. "И кто выдумал эту камералку?", – негодуют некоторые. "Неужели здесь не все ясно?" – вопрошают они, протягивая Жене Штенгелову листки из полевого блокнота, измазанные глиной, закапанные стеарином. "Лень – одна из форм неуважения к окружающим", невозмутимо отбивает их атаку Штенгелов. "Перепишите описания, перечертите планы, сходите в штабную палатку, проверьте на сводной карте топопривязку...".

И вот наступил день прощания. Все полевые материалы приняты. Сделан разбор всех рабочих выходов. Оглашается приказ Центрального совета по туризму о присвоении руководителям слета первых в стране званий старших инструкторов и инструкторов по спелеотуризму. Решением маршрутно-квалификационной комиссии сбора десяти лучшим спортсменам присвоено знание младших инструкторов. Таковы спортивные итоги слета. Ну, а наука? Чем помогли спортсмены Комплексной карстовой экспедиции?

Обследован большой участок Ай-Петринского массива: все обнаруженные на нем колодцы, шахты и пещеры описаны, составлены их планы и разрезы. Это важный вклад в кадастр карстовых полостей Крыма, который составляет наш отдел. Проведены маршрутные наблюдения микроклимата пещер, сделано больше 2 тыс. измерений температуры и влажности воздуха, отобраны сотни проб пород заполнителя, инфильтрационных и конденсационных вод. Сотрудникам экспедиции, чтобы выполнить такое количество наблюдений, пришлось бы потратить два-три полевых сезона! После обработки все эти данные пригодятся разным отрядам экспедиции.

Заключительная церемония вручения значков "Спелеолог" не заняла много времени. Последний раз дрогнул на мачте и медленно пополз вниз флаг слета – "крыммышь". Первый Всесоюзный слет спелеологов закончил работу…

После завершения слета часть спелеологов отправилась в шахту Каскадная, а часть – в Красную пещеру. На Развилке 10 суток существовал большой подземный лагерь. Группа Илюхина из него продолжала исследования Клоаки, а моя из выносного лагеря – обследование главного водотока. 3 и 4-й сифоны мы обошли верхними этажами, а 5-й, полуоткрытый сифон, подпертый огромной натечной плотиной и заросший свисающими в воду сталактитами, прошли с трудом. За ним открылась обводненная галерея, перегороженная серией двухметровых гуров. Она вывела нас в IV Обвальный зал. Найти из этого зала дальнейшее продолжение пещеры, ведущее к таинственной шахте Провал, откуда, согласно опытам с окрашиванием, поступает вода в Красную пещеру, нам так и не удалось…^[6]. Протяженность Красной пещеры выросла до 12,3 км.

В Ближней части Красной пещеры в это время проводились первые в Крыму спелеоподводные работы. Московские аквалангисты П.С. Сотников и В.П. Бровко с коллегами прошли в ней три небольших сифона; входной сифон был пройден в пещере Алешина вода, которую раскопал из узкой щели А.С. Прибыловский, два сифона преодолены в Аянской пещере. Осенью вышла книга "Как раскрываются тайны", где рассказано о первых годах работы Комплексной карстовой экспедиции.

МАКСИМОВИЧ-1. Зимой 1962 г. на турбазе под Свердловском состоялся очередной семинар инструкторов спелеотуризма. Я прочитал там несколько лекций. Спелеологи собрались в какую-то пещеру, а я решил заехать в Пермь. Георгий Алексеевич поставил мой доклад о карсте Крыма на заседании кафедры. Вот тут-то я оценил неординарность и глубину его мышления: на некоторые вопросы, заданные Максимовичем, ответа нет и сегодня... После обсуждения доклада он познакомил меня с сотрудниками кафедры, устроил на ночлег к гидрогеологам Леониду и Ирине Шимановским, с которыми меня почти сразу возникли дружеские отношения. К этой геологической семье у меня особые чувства. Здесь я всегда находил домашний уют, горячий интерес ко всем новинкам, понимание моих житейских проблем… Зимой мы часто ходили с ними и нашими общими друзьями на лыжах. Им посвящено короткое стихотворение, написанное в поезде Пермь-Москва:

За совещаний маятой
И шумом праздничных застолий
Мы разлучились с тишиной
Лесов, болот, холмов и вспольев.

Мы разучились понимать
Родную русскую природу.
Бредем по городу "гулять",
И то в хорошую погоду…

Спасибо ж вам за то, друзья,
Что, оказалось, есть на свете
И проторенная лыжня,
И снега блеск, и шквальный ветер…

На следующий день Г.А. Максимович пригласил меня к себе домой. ...Это был ненавязчивый урок, который я запомнил навсегда. Прежде всего бросился в глаза огромный заваленный свежими журналами и книгами стол. "То, что лежит, еще не просмотрено; то, что стоит, просмотрено с указанием, сколько библиографических карточек надо заполнить лаборантам и студентам по этой работе; то, что в шкафах (там книги на разных языках стояли вперемешку...), уже обработано", – пояснил он.

В начале 1960-х гг. мы еще не думали о компьютерах и такая система работы с литературой была весьма совершенной. Я воспринял ее и затем не раз имел возможность оценить, получая от Г.А. в ответ на посланную очередную публикацию краткую открытку: "рейтинг Вашей работы 25, поздравляю". Это означало, что моя работа достаточно информативна: карточки по ней разошлись в 25 разделов гигантской картотеки, которую он вел всю жизнь...

В эти годы Георгий Алексеевич работал над вторым томом "Основ карстоведения". На стене за шкафом висел небольшой листок, утыканный булавками с разноцветными головками. "Это принцип светофора, – пояснил Г.А.: красная головка – идет сбор материалов, коричневая – написан черновик, желтая – он отпечатан, синяя – прошла первая редакция, зеленая – глава завершена". Разработанная Максимовичем система работы над крупными обобщениями с некоторыми изменениями используется мною всю жизнь.

С этого времени я стал постоянным участником всех совещаний, проводимых в Перми под руководством Г.А. Максимовича, в 1965 г. вступил в созданный им Институт карстоведения и спелеологии, позднее создал в Крыму его филиал.

 

1963 г.

В мае 1963 г. работы в Подолии были продолжены. Кроме сотрудников шахтного отряда (Н.В. Павлова, А. Клембетов, В. Сиделев и др.) в них впервые участвовал наш 6-летний сын Андрей. За 9 дней мы отсняли 7,3 км дальних ходов Кристальной пещеры. Ее общая длина составила 17,8 км. По нашему предложению вход в пещеру был закрыт дверью, сооружены деревянные лестницы, начаты экскурсии. На базе пещеры создан небольшой туристский комплекс.

Затем мы провели геологические исследования в пещерах Угринь, Млынки, Локитки, а также разведку у сел Стрилковцы и Королевка. Была выполнена геологическая съемка Ветровой пещеры (1,7 км) и обнаружен сильно дующий понор в слепом логу близ нее. Игорь Черныш прополз по жидкой глине 5 м, но дальше были необходимы раскопки. Входная воронка Поповой Ямы была заполнена трупами скота. Сильная тяга воздуха и здесь свидетельствовала о существовании крупной пещеры. Я направил письма в Тернопольский облисполком, в секции спелеологии Тернополя и Львова:

"Комплексная карстовая экспедиция АН УССР сообщает, что 27-28.05. 1963 г. ею обследованы карстовые воронки близ сел Королевка и Стрилковцы, на дне которых обнаружены поноры. Судя по сильной тяге воздуха, после их расчистки можно войти в очень крупные пещеры. КKЭ просит спелеологов Тернополя и Львова обратить на них особое внимание. Она готова оказать им содействие в работе (методическая помощь, оборудование, повышение квалификации и пр.)".

Уже 20.06.1963 г. в ИМР пришло сообщение, что воронка Поповой Ямы очищена. В сентябре львовские спелеологи (рук. М.П. Савчин) раскопали вход в Попову Яму и вошли в крупную систему. В ноябре 1963 г. тернопольчане (рук. В.А. Радзиевский) исследовали первые 14,9 км этой пещеры, которая получила имя Озерной. В дальнейшем изучение пещер Подолии продолжали М.П. Савчин, В.А. Радзиевский, Ю.Л. Зимельс, Д.М. Максимов, Ф.А. Немчук, В. Апостолюк и др.

Неожиданный результат дали работы в пещере Вертеба. Наши геофизики обнаружили ее продолжения, заполненные глиной, соединяющие известные окончания пещеры с шейкой меандра р. Серет. Это подтвердило ее "переточное" происхождение. К нам в машину постоянно увязывался соседский мальчик и мы немного обучили его азам спелеологии. И вот через 40 лет я получаю в Перми письмо из Тернополя от Сохацкого. Он увлекся спелеологией, продолжает исследования пещеры Вертеба. Так проросли "семена", посеянные Карстовой экспедицией…

КАРАБИ. В Крыму 1963 год был посвящен исследованиям пещер Карабийского массива. За 3 месяца было открыто и исследовано более 200 полостей, в том числе Молодежная (-260 м), Гвоздецкого (-181 м), Профсоюзная (-135 м). Очень понравились спелеологам продолжающие друг друга (доказано электроразведкой!) пещеры близ озера Эгиз-Тинах.

Пещера Эгиз-Тинах-I примечательна большим залом, заполненным глиной. Нас очень интересовали мощность глин и контур известняков под ними. Помогла геофизика: Юрий Баулин применил в пещере метод микросейсморазведки (колебания возбуждаются 12-килограммовой кувалдой, а фиксируются многоканальным сейсмографом). Оказалось, что у северной стены пещеры находится впадина глубиной до 6 м, заполненная глиной…

В пещере Эгиз-Тинах-II обнаружен скелет пастуха, свалившегося в ее входной колодец в начале ХХ в.

Пещера Эгиз-Тинах-III знаменита большим залом с поднимающимся в центре одиноким сталагмитом. Сталагмит и стены зала покрыты горизонтальными полосками – уровнями воды, изредка на 2-3 м затопляющими пещеру. Современные спелеологи называют эту полость "пещерой Виолы". История – "дама" серьезная и поэтому я попытаюсь восстановить истину. В 1960-80-е гг. мы старались не давать открытым нами пещерам "именных" наименований. Если такая необходимость возникала (юбилей крупного ученого, гибель спортсмена и т.д.), оно утверждалось решением вышестоящей областной инстанции или Бюро секции^[7]. Виола – повар нашего отряда, тогдашняя жена Игоря Черныша. Она ничем особенным (кроме вкусных обедов) не прославилась. Поэтому пещеры Виолы нет. Есть только зал Виолы в пещере Эгиз-Тинах-III, открытый в день ее рождения…

В 1963 г. вышел первый (и к сожалению – последний) том "Труды ККЭ". Институт минеральных ресурсов был передан из Академии наук в Министерство геологии и работы экспедиции постепенно "увяли". Хотя я числился в титуле сборника как ответственный секретарь, но, фактически, на меня легла основная работа по сбору и правке материалов. Это был мой первый опыт редакторской работы…

 

1964 г.

При ежегодном "перекрестном опылении" отделов института (так называл бюрократическую процедуру взаимопроверки Б.Н. Иванов) В.Ф. Малаховский отметил мой высокий уровень и обилие публикаций (около 50). Он предложил провести обмен между нашими отделами ставками младшего и старшего научного сотрудника. Весной 1964 г. я был утвержден в ученом звании старшего научного сотрудника по специальности "Гидрогеология". Так я на 5 лет "опередил" Любу, что всегда считал несправедливым…

Крым. Аянская пещера. Дублянского "макают" в 40-метровый сифон. 1964 г.

В 1964 г. мой отряд провел спелеологическую съемку Чатырдагского массива (более 100 полостей). Во время одного из маршрутов по склонам я заглянул в Аянскую пещеру, где работали московские аквалангисты. Они уговорили меня остаться на день, отдохнуть, а затем "макнуться". Мне не приходилось работать в "трехболтовых" скафандрах, но погружение прошло хорошо. Я нырнул в каптаж источника, преодолел 40-метровый сифон и вышел в озере правого хода пещеры. Честно говоря, большого удовольствия я не получил: чтобы стать "подземным" аквалангистом, надо много тренироваться… Работы в "дальнем" сифоне пещеры показали, что это 30-метровая труба диаметром до 6 м. Сейчас она пройдена значительно дальше. Мой ученик Г. Самохин в начале XXI в. спустился в нее до глубины -52 м.

Затем мы поработали на Демерджинском массиве (14 небольших полостей). "Изюминкой" были 4 небольших пещеры в конгломератах, в том числе интересная Джурла. Отсюда мы спустились на Долгоруковский массив и произвели геологическую съемку бассейна р. Суботкан, поверхностного водотока, питающего Красную пещеру. Конечно, заглянули и в шахту Провал. В ней мы не нашли ничего нового и стали собираться домой. Но в лагерь поднялся наш бывший лаборант Юра Шаповалов. Ему очень хотелось побывать в Провале. Я дал ему двух сопровождающих и задание – отобрать пробы воды. Вечером, ставя бутылки с пробами в ящик, Юра спросил: "А сифон Вы как проходили?". – "Какой сифон?!". Оказалось, в концевом озере пещеры Юра нашел сифон, но не в его дальней части, где мы искали, а в боковой нише. Собственно, это даже не сифон, в который надо нырять. Заходишь в нишу, приседаешь, делаешь три шага – и все…

В лагере было всего 3 гидрокостюма. Я "сбегал" домой и застал там Илюхина. Мы схватили 5 гидрокостюмов и ночью вернулись обратно. Утром была пройдена и заснята новая часть Провала длиной более километра. Кончалась она узкой треугольной щелью с пластом песчаника в кровле. Она до сих пор не пройдена, правда, найден боковой обход.

В 1964 г. журналист Валентин Смирнов, участник работ ККЭ в 1960- 1961 гг., опубликовал две популярные книги о спелеологических исследованиях в Крыму: "В мире вечного мрака" и "В глубинах пещер". К сожалению, этот талантливый человек рано ушел из жизни… Он уехал работать в Карелию, простудился и умер от воспаления легких…

 

1965 г.

В мае 1965 г. мой отряд завершил работы в Подолии. В г. Кременец мы изучили небольшие, но интересные пещеры в останцах песчанистых известняков. Побывали и в пединституте, где до войны работал Борис Николаевич. Нас радушно встретил К.А. Татаринов, который провел нас по окрестностям. Мы поднялись на горы Черча и Дуча, послушали в его исполнении звучные стихи Юлиуша Словацкого и Леси Украинки…

Итогом наших работ была опубликованная в 1969 г. монография "Карстолого-геофизические исследования пещер Приднестровской Подолии". В ней были описаны все основные пещеры района и обоснована "переточная" гипотеза их формирования во фреатических условиях. Она на уровне маршрутных исследований удовлетворительно объясняла все известные тогда факты. Пещеры Подолии дали богатейший материал для разработки проблем спелеогенеза, геологии и геофизики гипсового карста, седиментологии и минералогии пещер, их зоологии, палеозоологии и археологии.

В дальнейшем изучение пещер района продолжили местные и киевские спелеологи. Они открыли пещеры Золушка (1976-1990 гг., 90,2 км); Славка (1992 г., 9,1 км); Атлантида (1969 г., 2,5 км), Буковинка (1976 г., 2,1 км) и др. "Подросли" до 22,0 км пещеры Кристальная, до 25 км – Млынки, до 111,0 км – Озерная. Но, конечно, основное – успехи львовских спелеологов в исследовании пещеры Оптимистическая (1966- 2004 гг.). В мае 1966 г. они раскопали вход в нее (именно об этом входе упоминалось в письме ККЭ от 28.05.1963 г.). Так начались многолетние исследования, которыми руководили М.П. Савчин, Н.Н. Остьянова и другие спелеологи. В отдельных экспедициях, которых было свыше 70, участвовали отечественные и зарубежные спортсмены. Протяженность пещеры непрерывно увеличивается и к 2006 г. достигла 214 км.

В пещерах района проводились различные геологические и гидрогеологические исследования, среди которых выделяются работы талантливого Александра Борисовича Климчука. В связи с этим вспоминается еще один урок, преподанный мне Г.А. Максимовичем. Он четко определил карст как внерусловый процесс. Одним из тезисов (или как сейчас говорят "защищаемых положений") моей докторской диссертации было выделение класса коррозионно-эрозионных пещер. Это противоречило определению карста Георгия Алексеевича.

После защиты я спросил Максимовича, как он пропустил эту классификацию. Георгий Алексеевич ответил: "Природа многогранна и настоящий ученый должен уметь вовремя отказаться от своих устаревших взглядов. Я создавал свою морфологическую классификацию тогда, когда в стране знали всего 700 небольших пещер. Сейчас спелеологи открыли более 5 тысяч полостей. На основе этого нового материала Вы предложили морфогенетическую классификацию, которая объясняет многое. Дай вам Бог дожить до того, когда Вы сами убедитесь, что и она не раскрывает все загадки природы...". Предсказание моего учителя оправдалось. В 1999 г. мой ученик и коллега Александр Климчук блестяще защитил кандидатскую диссертацию, в которой обосновал новую, артезианскую теорию формирования гипсовых пещер Подолии... Из 22 отзывов, пришедших на его работу, в 20 было предложение присвоить ему, минуя кандидатскую, сразу степень доктора наук… К сожалению, сложившаяся процедура защиты не предусматривала такой возможности…

Затем мой отряд направился в Украинские Карпаты, карст которых существенно отличается от карста Крыма. Здесь очень сложная, до конца не разгаданная геология. Известняки не образуют сплошных массивов, а включены в виде изолированных блоков в состав отдельных "скиб", сложенных некарстующимися отложениями и надвинутых друг на друга. В Угольском районе, прорезанном долинами рек Малая и Большая Уголька, известны две такие скибы.

До 1950-х гг. сведений о пещерах Карпат в литературе не было. Первые упоминания о них содержатся в отчетах геологических экспедиций (В.И. Славин, 1950). В 1950-е гг. карстовые полости Угольского района посещают зоологи В.И. Абеленцев, И.И. Колюшев. В 1959-60 гг. туристы А. Гуцул, И. Пташникова и С. Балакин спустились в шахту Дружба на 40 м. В 1963 г. краевед П. Сова упоминает о 5 сталактитовых пещерах Карпат, а палеозоолог Г.А. Бачинский и спелеолог И.В. Черныш произвели топосъемку 7 пещер. Мы выполнили полный цикл исследований 15 пещер района и обследовали ряд других интересных объектов (карьеры, горные выработки).

КОНЬ-ГРЕСС. В 1965 г. Борис Николаевич и я были командированы в Югославию для участия в IV Международном спелеологическом конгрессе. Это был первый конгресс, в котором лично участвовали советские спелеологи. На предыдущие конгрессы во Франции (1953), Италии (1958) и Австрии (1961) они только присылали доклады для публикации.

Наша делегация была большой (26 чел.). В ней были представлены геологи, географы, биологи, археологии и спелеологи из России, Украины и Грузии. Официально ею руководил член-корреспондент АН СССР биолог Г.Я. Бей-Биенко, однако все дела вершили географы А.Г. Чикишев и Н.А. Гвоздецкий.

Неприятности начались в Москве, когда в последний момент выяснилось, что из состава делегации исключен Г.А. Максимович… Ему путано объяснили, что "в забронированных для нашей делегации автобусах нет места, так как его место в делегации заняли спортсмены В.В. Илюхин и М.П. Аронов". Естественно, Максимович не поверил в эту версию. Мне стоило немало трудов, чтобы свести его с Илюхиным. Прямо из своей квартиры тот связался по телефону сперва с обслуживающей нас фирмой "Компас" и выяснил, что нам выделен 40-местный автобус… Затем он позвонил в Президиум ВЦСПС и там четко сказали, что кому-то в Москве очень не хочется видеть "двух медведей в одной берлоге"…

Обиженный Максимович уехал домой, но его присутствие в составе нашей делегации было незримым. И не только потому, что его представляла супруга, К.А. Горбунова. Его имя упоминали советские и многие зарубежные докладчики, к ней в номер приносили оттиски статей и новые книги, интересовались работой Института карстоведения…

Сам Конгресс в Постойной и Любляне был организован великолепно. Работали 6 секций: физической спелеологии, гидрологии карста, региональной спелеологии, биоспелеологии, палеонтологии и исторической спелеологии. Затем состоялась огромная экскурсия. Мы проехали около 1000 км через основные карстовые районы тогда еще не распавшейся Югославии. Побывали в Любляне, Риеке, Карловаце, Сплите, Дубровнике, Цетинье, а на обратном пути – в Сараево и Белграде, посетили более 25 разных пещер.

Наибольшее впечатление, конечно, оставил знаменитый Адельсбергский грот или по нынешнему – Постойна. До XVIII в. была известна только ее ближняя часть, хотя на стенах найдены надписи XIII в. Исследования А. Шмидла, Ф. Крауса, П. Перко и Э. Мартеля существенно увеличили ее длину. Одновременно шло оборудование пещеры. Ее отдельные части соединили между собой тоннелями; пробили искусственный ход, связывающий пещеры Постойны, Черную и Пивку. В 1872 г. в главном коридоре была проведена железная дорога с вагонетками, которые с 1884 г. тянули локомотивы (сейчас их сменили электровозы).

В 1884 г. пещеру электрифицировали. Поток туристов в пещеру резко возрос: с 1857 г., когда была построена железная дорога Вена-Адельсберг (Постойна)-Триест, Адельсбергский грот приобрел мировую известность. Затем посещаемость пещеры еще более возросла, с 1946 г. ее посещает более 400 тыс. чел. в год.

Югославия – страна классических польев. 1965 г.

Длина Постойнской пещеры 16 км (включая Постойненску, Черну и Пивску Ямы, связанные подземными водотоками и искусственными тоннелями, а также Отошку и Магдаленску Ямы, тоже "нанизанные" на водоток Пивки, но отделенные от сухих частей пещеры сифонами). Вся же Постойнская пещерная система вместе с гидрографически связанной с нею Планинской пещерой имеет длину 21 км.

Лабиринт Постойнской пещеры выработан в массивных рифовых и слоистых известняках верхнего мела, образующих асимметричную Постойненскую антиклиналь. Ходы и залы пещеры пронизывают оба крыла и ядро этой антиклинали. В пещеру уходит р. Пивка, собирающая воду с обширной территории. Расход реки составляет 500 л/с. Путь от места поглощения реки под главным входом в пещеру до сифона у Пивской Ямы вода пробегает за 2,5 ч. Пещера богато украшена всевозможными натеками. Особенно красивы сталагмиты Большой горы и залы Лепой ямы.

"Климат" в нашей делегации был напряженным. Определяли его в значительной мере представитель "органов", нервный Николай Николаевич, а от науки – А.Г. Чикишев. Несколько раз нас срывали с места и проводили прямо в автобусе "собрания" (предварительно попросив выйти шофера и нашего гида Марианну…). На них разбирались "текущие события", в частности, мифические угрозы "невинности" наших грузинских коллег со стороны французских и итальянских делегаток. Очень хорошо обрисовал ситуацию Володя Илюхин, который после одной из таких эскапад написал:

Когда б Ник-Ник
Душой не сник,
И Чику сделал чик-чирик,
– Вот был бы шик…

Несмотря на все эти трудности, мы достойно представили молодую советскую спелеологию. Очень помог нам болгарин Петр Трантеев, который блестяще владел всеми европейским языками. Он представил нас крупным зарубежным ученым: М. Свитинг из Англии, Б. Жезу из Франции, Г. Триммелю из Австрии, Д. Форду из Канады, В. Паношу из Чехословакии, М. Пулине из Польши и др. Очень интересны были встречи с М. Сиффром и более молодыми спелеологами.

Невзирая на строгое запрещение личных контактов, мы с Володей договорились о письмах, которые придут в ЦС по туризму о включении представителей СССР в ряд рабочих комиссий МСС. Это очень помогло нам в дальнейшем. Были и совершенно не запланированные и нежелательные с позиций официоза контакты. Один из них – Андре де Мартынов из Бельгии (а Бельгия – штаб-квартира НАТО!!!). Это сын русского эмигранта, который сохранил тягу к Родине. Он представлял спасательную службу Бельгии и знакомство с ним очень помогло нам с Володей при подготовке учебника.

На Конгрессе было много разных "не спелеологических" мероприятий, в частности посещение конного завода в Липице, что и определило название этого раздела.

СОДРУЖЕСТВО. С 1965 г. началось новое направление в моих исследованиях – изучение карста Западного Кавказа, продолжавшееся 27 лет (1965-1992 гг.). Исследования связаны с двумя неординарными личностями – директором Адлерского стационара Виктором Иосифовичем Клименко и главным гидрогеологом Лазаревской партии Александром Борисовичем Островским.

Адлерский стационар был создан после расформирования экспедиции особого назначения. В 1956-1963 гг. он существовал как Адлерская комплексная гидрогеологическая и инженерно-геологическая станция ЛГГП им. Ф.П. Савренского (директор Л.И. Романика), с 1963 г., имея разные названия, находился в ведении ПНИИИСа СССР, РСФСР, Российской Федерации. С 1965 г. до смерти в начале XXI в. его директором был кандидат геолого-минералогических наук В.И. Клименко. Стационар занимался изучением гидрогеологии и инженерной геологии.

Карстовая тематика разрабатывалась в нем с 1960-го года. (Н.И. Соколов, Е.И. Олли, А.А. Колодяжная, В.П. Зверев, С.С. Прокофьев, Ю.П. Пастушенко и др.). Ими был исследован флишевый карст Черноморского побережья Кавказа; в Воронцовской пещере проведены работы по изучению микроклимата, конденсации, гидрохимии (1956-1965-е гг.), продолжившие исследования А.А. Ломаева. К сожалению, завершены они не были. Интересные работы по изучению Мацестинского месторождения минеральных вод выполнил В.М. Куканов. Он теоретически доказал их связь с Черным морем и подтвердил свои выводы красивым экспериментом: в "геобомбу" (сосуд из нержавеющей стали), были помещены верхнеюрские известняки и закачана морская вода. Через полгода она превратилась в мацестинскую воду… Читая эти работы, я не подозревал, что мне придется продолжать их, годичным экспериментом подтвердив возможность сохранения в сероводородной среде глубоких водоносных горизонтов флюоресцеина, запущенного в карстовых шахтах массива Алек…

В 1965 г. было начато творческое содружество с Симферопольским университетом по изучению карста Сочинского района и Абхазии. В 1966- 1970-е гг. я часто приезжал в стационар. Совместно с его сотрудниками С.С. Прокофьевым и Н.В. Шулик мы обработали данные наблюдений прежних лет^[8], провели полустационарные годичные балансовые и гидрохимические наблюдения на карстовых массивах Сочинского района (шахты глубиной до 500 м, воклюзы на реках Хоста, Ац), на источниках Мчиш и Псырцхинских – опыты с окрашиванием карстовых вод и пр. До ликвидации в 2004 г. в связи с уходом из жизни В.И. Клименко, стационар был базой для многих спелеологов страны, проводящих исследования карстовых массивов Западного Кавказа и Абхазии.

Клименко был незаурядным организатором. Используя полученные нами материалы, он подготовил несколько методических и нормативных работ по изучению карбонатного карста. Но воистину – чужая душа потемки… Я знал Виктора Иосифовича 25 лет, но был несказанно удивлен, получив в 1998 г. сборник его стихов с многозначительным названием: "Мир Вам"… Он включал переводы с украинского (Шевченко), исторические сюжеты (французские, германские, норвежские баллады), церковную тематику ("Завет", "Страшный суд"), лирика, детские стихи… Одно из четверостиший посвящено В.И. Вернадскому:

В сердце храня благодатную веру
Раньше других он узрел ноосферу,
Подвигом этим, мой друг, ты поверь,
Он приоткрыл для нас райскую дверь…

Материалы выполненных исследований были использованы при подготовке коллективных монографий "Изучение карстовых полостей и подземных вод карстовых массивов Западного Кавказа" (1980), "Карст и подземные воды горных массивов Западного Кавказа" (1985), "Рекомендации по проведению инженерно- геологических изысканий в карстовых областях" (1986), "Спелеопровинции Большого и Малого Кавказа" (1987), "Комплексные карстолого-спелеологические исследования и охрана геологической среды Западного Кавказа" (1887), "Инженерно- геологическое районирование территорий развития горного известнякового карста" (1991).

 

1966 г.

Кутаиси. Совещание по карсту. Слева на право: Т.З. Кикнадзе, В.Н.Дублянский, Г.А.Бачинский, Г.А.Максимович, Ш.Я. Кипиани. 1966 г.

Весной 1966 г. я выехал на Кавказ на VI пленум совета спелеологии Грузии. Кроме наших грузинских коллег там был Георгий Алексеевич Максимович. Он "вывез в свет" ученого секретаря своего Института карстоведения и спелеологии Г.Н. Панарину. Стройная, светловолосая, она пользовалась "бешеным" успехом среди грузин. На экскурсии нас повели на какой-то воклюз и надо было переходить вброд бурную речку. Галину Николаевну подхватил на руки один грузин, а двое других решили совершить ту же операцию с Георгием Але??сеевичем. Это не входило в его планы и он властно указал мне на огромное бревно, вынесенное паводком из ущелья: "пока они там ее на руках носят, поговорим о Вашей докторской диссертации..."

Через три часа грузины "принесли" Галину Николаевну обратно. С этого времени у меня установились дружеские отношения с нею, а на память о встрече я подарил ей несколько своих работ. Мы с Георгием Алексеевичем за время пребывания на Кавказе обсудили контуры моей диссертации о гидрогеологическом значении крупных карстовых полостей Украины, наметили узловые моменты, которые надо осветить, потолковали о многих проблемных вопросах. В заключение Г.А. поставил жесткий срок – 2 года. Как я ни пытался доказать, что надо пропустить вперед "шефа"-Иванова, Максимович был непреклонен. Он преподал мне очередной урок жизненной мудрости: "Такие люди, как Иванов, не защищают докторские диссертации. Это не их стиль...".

В.Н. Дублянский в 1964 г.

ОФИЦЕРСКИЕ СБОРЫ. Я не уложился в срок, поставленный Максимовичем. Работа потребовала знакомства с огромным объемом иностранной литературы. "Помогли" военные сборы в Туле. Вместо месяца на переподготовку артиллериста я попал на трехмесячные курсы переобучения на ракетчика... Отойдя от первого шока (двухэтажные нары, на которых храпят сто двадцать курящих, пьющих и матерящихся офицеров...), я позвонил в Симферополь и попросил Любу выслать мне литературу и словари. Почта в те "застойные годы" работала исправно и через три месяца я уехал из Тулы не только с погонами старшего лейтенанта, но и с переводами более ста работ с двенадцати европейских языков... Вот и верьте тем, кто говорит, что сборы – выброшенное время!

В это время в нашей спелеологии произошло печальное событие. Меня вызвал начальник сборов, майор Губа, и показал телеграмму из Президиума ВЦСПС: "Тяжелая авария пещерах зпт Дублянский вызывается спасработы". Конечно, меня не отпустили, и я ответил Илюхину: "Приехать не могу зпт вероятно Алексинский Сумгане?".

Это событие имело предысторию. В МГУ была создана сильная спелеосекция, которой руководили Алексинский и Алексеева. Эти два молодых человека авторитарного склада претендовали на ведущее место в советской спелеологии. Они поставили перед секцией негласную цель посетить все крупнейшие пещеры СССР. К ней они шли с завидным упорством, часто нарушая разработанные у нас нормы оформления и регистрации своих походов. Я столкнулся с этим несколько месяцев назад у нас в Крыму.

Группа МГУ приехала в Крым для спуска в самую глубокую в те годы шахту Молодежная. Так как я был начальником одного из спасотрядов КСС Крыма, то мне пришлось выехать на Караби в связи с их задержкой. Мнение о том, что Крым всегда безопасен, совершенно ошибочно. Это горы, где бывают камнепады, сели, лавины или просто сильные ветры при низких температурах… Машина до Молодежной не прошла, мы добрались туда на лыжах. Дежурного нет. Стоит легкая палатка с личными вещами. Навешены лестницы и веревка… Это тоже нарушение тогдашних правил… Один из нас подспустился по лестнице до звуковой связи. Все в порядке…

На поверхности ветер и -25°С. Оставили записку и часа через два вышли к машине… Через день промерзшая группа вернулась. Лена и Валентин пришли ко мне домой. Несколько часов мы говорили о нашей спелеологии, о месте в ней секции МГУ, о нарушениях, которые, на мой взгляд, были допущены ими в этом и в других выходах… Ребята почти ни в чем со мной не согласились. Я проводил их до дверей и сказал фразу, о которой потом вспоминал не раз: "Если вы не измените стиль работы, то скоро кого-то из Вас придется провожать в последний путь…"^[9].

…Я не ожидал, что это будет так скоро. В кратком пересказе в Сумгане произошло следующее. Группа состояла из двух опытных спелеологов и трех новичков. Время было не самым подходящим: ранняя весна. До Сумгана добрались по снегу, навесили снаряжение и все ушли вниз, договорившись с местными жителями, что в условное время кто-то поможет подняться. Внизу выполнили огромный объем топосъемочной и специальной работы и очень устали. Поэтому решили выходить до срока, без помощи сверху. А дальше все было как в шахматах: "цуг- цванг", все вынуждено… Первым, естественно, идет самый сильный мужчина – Алексинский. Доходит до верха лестницы и видит, что прошло снеготаяние и лестница вмерзла в лед… По логике вещей надо вернуться. Но он начинает рубить лед, переохлаждается и погибает. Внизу видят только луч света, бегающий по стене. Кому идти? Второму сильнейшему, – Лене… Результат – вторая смерть… Трое новичков внизу уже ничего не могут сделать и ждут спасателей…

Я ничего не знал о Сумгане. Но логика развития событий вела эту группу именно туда. Отсюда содержание моей телеграммы. В дальнейшем был "разбор полетов". Мне пришлось встречаться со спелеологами МГУ и высказывать свои соображения. Прошло много лет. Изменилось все: длины пещер и глубины шахт, техника и тактика, снаряжение и оборудование… Но, к сожалению, не изменился стиль работы спелеоклуба МГУ. В рецензии на сборник "XXXV лет клубу спелеологов МГУ" (1966) я отметил, что по-прежнему очень велики его спортивные успехи. В активе клуба великолепные работы в Снежной, на массиве Фишт и пр. Однако ему явно не везло с научным руководством: в сборнике нет обзорной статьи об исследовательских (геологических, гидрогеологических, карстологических, палеозоологических) итогах его деятельности. А ведь и они немалы…

Летом во время выезда на Чатырдаг я взял с собой сыновей – Андрея (9 лет) и Юру (6 лет). По просьбе Любы у меня должен был состояться разговор с Андреем об его отце (Люба очень боялась его реакции). Юра при этом был лишним и пришлось оставить его с ревом в лагере, а самим уйти на верхнее плато. На подъеме я провел некоторую подготовку, но она оказалось лишней: из разговоров во дворе Андрей прекрасно знал все... Он задал мне всего один вопрос, который очень удивил меня: "Па, а твоя бывшая жена вышла замуж?"… Я честно сказал, что не знаю. Уже на спуске он спросил, может ли он сам перейти на мою фамилию. Я ответил, что после получения паспорта это возможно. Люба успокоилась и больше мы к этой теме не возвращались…

БОЛГАРИЯ. Летом 1966 г. в Крыму проходило Всесоюзное совещание по гидрологии карста и меня, ответственного за полевые экскурсии, до последнего момента директор "держал на коротком поводке". Едва успев сменить полевую одежду, я прямо из Красной пещеры помчался в аэропорт, откуда ТУ-104 за два часа доставил меня в Москву, еще час – я на старом Арбате, в знакомой комнате Володи Илюхина. Тот смотрит на часы: "Если возьмете такси – успеете …". Возьмете? А кто еще едет? Только теперь я узнаю, что моим спутником по поездке в Болгарию будет красноярский спелеолог Игорь Ефремов.

ИЛ-18 летит неспешно, в салоне шумно от гула четырех двигателей, но мы почти все время беседуем, находим точки соприкосновения, фиксируем знания и умения друг друга. Ведь мы – уже не мы, а "группа" и не просто группа, а "представители советских спелеологов" хотя и в дружественной, но зарубежной стране… Оказывается, мы очень похожи и по возрасту (1938 г. рождения Ефремова не так далеко от моего 1930…), и по вхождению в спелеологию (Торгашинская Ефремова похлеще моей Бездонной), и по пониманию ее задач. А когда Игорь узнал, что я провел 1943-44-е гг. в Красноярске и даже немного полазил по Столбам, установилось полное взаимопонимание.

Самолет приземляется в Софии. Нас встречает темпераментный Петр Трантеев: "Ну, молодцы, добре дошли. А теперь – вперед!". И не успели мы опомниться, как юркий ГАЗик уносит нас в сердце Старой Планины, в город Врац. Осматриваем Врачанску пещеру, знаменитый каньон, но Петр торопит: нас ждет его любимая Темната Дупка…

Легкий полевой лагерь в долине Искыра, крутой подъем мимо бурного источника Житолюб (по преданию в пещеру бросали жито, а вышло оно здесь…), и вот мы у входа. Пещера примечательна многим – размерами (7 км), тем, что она заложена в доломитизированных известняках, подземной рекой, крупными галереями. Но наиболее красивые натеки – в маленькой пещере Зиданка у входа. В нее ведет узкий лаз и я впервые оцениваю спелеологические навыки Игоря, который мгновенно "просачивается" в неудобную, расположенную под потолком щель. Я – погрузнее и приходится повозиться, тем более, что ловлю брошенный на часы взгляд Петра. Так и есть: "Вы, ребята, считаю, свои, а мне надо через два часа встречать в аэропорту чужинцев…". И Петр исчезает, оставляя нас на попечение биоспелеолога Васила Маркова.

Болгария. Рильский монастырь. 1966 г.

Следующий день мы провели в Рильском массиве. Здесь нет карста – район очень напоминает Приэльбрусье. Но самое запоминающееся – ночевка в изумительном Рильском монастыре… Мы с Игорем почти всю ночь не спим, "слушаем горы", любуемся архитектурой монастыря, беседуем с Василом, свободно владеющим русским языком, о Болгарии и болгарской спелеологии. Мы здесь не первые русские спелеологи: в 1964 г. тут побывали москвичи (Илюхин, Аронов и др.).

На следующий день мы вернулись в Софию, наскоро осмотрели центр города, затем нам вручили два билета – и в путь, на юг Болгарии, в Родопы. "Разберетесь сами, – машет рукой Петр, – а у меня тут дел…". И неповторимым славянским жестом показывает, как его "достали" эти самые дела… Автобус неторопливо выбирается из Софии; позади остался Пловдив с поднимающимся над городом "русским Алешей"; мы углубляемся в горы и вот перед нами небольшой городок Чепеларе. Нас встречают хозяева – два Димитра: сельский учитель, энтузиаст спелеологии Райчев, и огромный, шестипудовый геолог Себев. Мы с Игорем переглядываемся – таких спелеологов мы еще не видели…

Болгария. Карстовый мост Эркюприя. 1966 г.

На следующий день нас ждет полевая экскурсия в карстовый район Эркюприя. Это знаменитые естественные мосты, под которыми протекает небольшая речка. С ними связана интересная легенда. Император Траян в конце первого века н.э., проезжая по этому мосту во время войны с даками, узнал, что под мостом живет пифия. Он спустился к ней и спросил о результатах своего похода. Пифия ответила: "Продолжив путь, ты разрушишь большое царство". Так была создана провинция Дакия…

Нашей непосредственной целью была пещера Человешница, названная по найденному там черепу. Сопровождающий нас Себев подвижен, разговорчив (он закончил Ленинградский Горный институт и хорошо знает русский язык), но под землю не спешит, доверяя нам организацию спуска. Тут дело в свои руки берет Игорь. Навешано снаряжение (тросовая лестница и веревка) и – вниз. Спускаемся на 45 м и попадаем на вершину обвального конуса. Вдруг сверху крик: "Пази се от чук"… Пока мы разбираемся с болгарским ("осторожно, молоток"), скальный "чук" со свистом проносится в нескольких сантиметрах от головы Игоря… Но он невозмутим и успокаивает взволнованного Себева.

Оказывается, вскрытая пещера Человешница не имеет плана и разреза. Наша задача – сделать их и описать геологию полости. Быстро начинаем работу. Здесь я, к своей радости, убеждаюсь, что Игорь свободно владеет не только скальной техникой, но и горным компасом. Незаметно пролетают несколько часов: мы на ходу приспосабливаемся к съемочной манере друг друга. Кроме съемки занимаемся и геологией. Я с удивлением вижу в мраморизованных известняках огромные кристаллы мусковита. Выйдя на поверхность, я спрашиваю Себева, есть ли вблизи вулканические отложения. Он удивлен, но подтверждает: есть…

Поздно вечером возвращаемся домой и застаем весь лагерь в сборе – VI Международная экспедиция началась! Участники экспедиции были разделены на несколько отрядов: геологический, палеозоологический, биоспелеологический, микроклиматический, "прониквачей". Игорь явно тяготел к "прониквачам", но Петр безжалостен: "Нам нужен сильный геологический отряд. Вит будет руководить, а ты, Курт Брендель, Фриц Шустер из ГДР и наша Маргарита Кирова – помогать". На общем сборе Трантеев поставил всем отрядам задачи и работа началась.

Мы побывали в 12 пещерах и шахтах Родоп: огромной (6,4 км) двухэтажной Имамовой Дупке, Хаджийской Ропке, засняли несколько километров ходов в Санчевой Дупке и Леденице. Игорь оказался идеальным напарником, немногословным, все понимающим и умеющим. Он очень быстро схватывал все новое, с чем мы сталкивались, живо интересовался вопросами геологии, происхождением пещер, где мы работали. Под землей часто возникали интересные дискуссии, на которых русский язык соседствовал с болгарским, немецкий – с польским, французский – с сербским.

Мы с Игорем составили великолепную съемочную двойку, с которой негласно конкурировала двойка "дипломированных геологов" – Курт и Фриц. При съемке Санчевой Дупки произошел смешной случай. Времени было мало и для ускорения работы я предложил разделиться. Мы с Игорем снимаем план и продольный разрез, а Брендель и Шустер по нашим пикетам делают поперечные профили. Но немцы быстро отстали от нас. Засняв более километра пещеры, мы стали возвращаться, делая их часть работы. Встретившись, мы говорим: "Пошли наверх!". – "А как же работа"? – "А мы уже все сделали…".

Выйдя на поверхность, Курт придирчиво проверил нашу съемку, удивленно покрутил в руках маленький, совмещенный с эклиметром компас ГК-2 (они работали очень точными, но громоздкими цейссовскими приборами), а затем заключил: "Я бы у себя в Нордхаузене взял Вас на работу. Вы хорошо работаете…". На что Игорь не задумываясь ответил: "А я бы у нас в Красноярске вас не взял. Вы работаете слишком медленно…".

Последние дни мы провели, обрабатывая результаты экспедиции. Димитр принес пишущую машинку, Игорь строил планы и разрезы, я составлял и тут же печатал геологические и морфологические описания пещер. Позже они были опубликованы в журнале "Родопский пещерняк", где фамилии Дублянский, Ефремов, Брендель и Шустер стоят рядом. Петр высоко оценил работу нашего геологического отряда, отметив, что это одна из самых продуктивных экспедиций. Ну, а у меня, кроме впечатлений о прекрасных пещерах и чудесных людях Болгарии, на всю жизнь осталась память о скромном русском парне Игоре Ефремове, который брался за любое порученное дело, всегда стремился познать новое и выполнить свою работу как можно лучше… А о пещерах Болгарии мне напоминает высшая награда: значок "Златен прилеп". золотая летучая мышь…

Пещеры Болгарии поразили нас. Больше других запомнились отложения вулканического пепла во Врачанской пещере и "Родопское чудо": огромные гидротермальные полости. Их пока никто не видел: они вскрыты скважинами в толще гранитов, внутри которых залегают тела мраморов. В них имеются огромные пещеры (или трещины), заполненные перегретой (+135?С) минерализованной водой. Свободный спуск буровых колонн в одну из них дал невероятный результат: -1340 м…

Поездка в Болгарию кончилась в аэропорту. Я проговорился, что Володя Илюхин женился (он просил об этом не распространяться). Его жена – тоже спелеолог Лариса Малащенкова. Петр Трантеев засуетился и захотел обязательно передать Володе подарок. В магазинах аэропорта не нашлось ничего, кроме "коллекционного" охотничьего ножа с красивой наборной ручкой… В те годы еще не думали о террористах и нож спокойно пропустили на борт самолета… В Москве я передал его молодоженам, по русскому обычаю потребовав "выкуп" – пару мелких монет… Их не нашлось. Через несколько лет Лариса и Володя расстались, а позже у него сложилась вторая, дружная семья…

Вскоре к нам приехала болгарская делегация. В ее составе были два "пещерных волка" – Трантеев и Райчев, и двое молодых спелеологов.. Мы устроили им большую программу на Караби и в Красной пещере. Много говорили, строили планы совместных экспедиций, "вхождения" СССР в мировую спелеологию. Об этой экспедиции неплохо рассказано в книге участника приема болгар Александра Ефремова "Путь вниз преграждают сифоны" (2005 г.).

После Болгарии была Кизил-Коба, где удалось проследить изменения состава карстовых вод с поверхности (в шахте Провал) до источников (на туфовой площадке). До сих пор в литературе (и в учебниках) утверждалось, что вода известняковых массивов постепенно увеличивает свою минерализацию от 0 (атмосферные осадки) до 400-500 мг/л. Но мы уже знали, что это не так. Работы Ай-Петринского стационара показали, что дождевые и снеговые воды имеют минерализацию не 0 а 40-50 мг/л (до 10% от конечной). Единичные анализы из Красной пещеры вообще дали минерализацию выше, чем вода источников… Надо было разбираться серьезно.

ИННА. Я начал подготовку. Делать анализы я умел сам (помог мой тилигульский опыт). Но за минувшие 10 лет появились полевые лаборатории и новые методики. Был нужен специалист. Он появился в лице Инны Вознесенской из Харькова. Шокировав своей настойчивостью соседей, Инна прорвалась через черный ход в арбатскую комнатку Илюхина. Она передала ему материалы о работе харьковской секции и мы вместе вышли в город. Потолковав с ней, я узнал, что она – инженер- химик. Немедленно возникла идея "приспособить" ее к намечаемому эксперименту. Она сразу загорелась этой идеей.

Договорились, что Инна пройдет стажировку в моем отряде, научится делать химические анализы воды (она этим раньше не занималась) и подготовит все необходимые реактивы. Все было проделано в точности: Инна побывала с нами на Чатырдаге, ее квалификацию проверила наша приятельница, заведующая химической лабораторией ИМРа Алла Василевская. Единственная трудность – освещение (многие анализы колориметрические). Но после визита болгар у нас появилась лампа-Петромакс, дающая "дневной" спектр свечения.

В отличие от всех предыдущих работ мы не могли воспользоваться отработанной схемой – предварительной засылкой вспомогательного отряда. Нам была нужна чистая вода. Поэтому в штурмовой отряд входило 10 чел., которые несли все оборудование для эксперимента и продукты для перекусов. Вспомогательный отряд должен был выйти позже и доставить нам на Развилку лагерное снаряжение и продукты.

В "десятку" входили я и Юра Шутов (выбор точек отбора проб, замеры расходов), Инна и Наташа Павлова (гидрохимия), Коля Лапин и Володя Давыдов (температура воды и воздуха), Юра Баулин и Борис Коган (фотография и геофизика), Лукьянов и Лихачев (транспортная поддержка).

Наш отряд начал работу точно по графику. В десяти точках были отобраны пробы и Инна с Наташей в зале Сказок выполнили их анализы. Нас веселили песни, которые принимал ПИНП – геофизический прибор Баулина, и развлекали внезапные сполохи лампы-вспышки Когана. Телефонная связь была – старый кабель, оставшийся от предыдущей экспедиции. Его только проверяли и время от времени выходили на связь.

Мы уже прошли 2-й сифон и 20-метровый водопад за ним, когда нас догнали руководители "вспомогателей" Гена Пантюхин и Юра Корнысь. Группа, составленная из молодых спелеологов Симферополя и Севастополя, выбилась из сил уже на первых 500 м пещеры, протягивая неуклюжие транспортные мешки через горло Шаманского и 1-й сифон… Мы попали в сложное положение: прервать работы нельзя, оборудования для лагеря и продуктов у нас нет…

И вот впервые за много лет я отдаю "жесткое" распоряжение: "Любой ценой поднимите снаряжение на водопад". Я надеваю рюкзак, показывая, что разговор окончен. "Эх, жизнь наша пещерная!", – доносится до меня грустный голос Юры…

Оставшийся километр проходим быстро. На Развилке варим какао. Все устали, 18-летние Давыдов и Лукьянов спят, привалившись спинами к влажному натеку. "Разбудите их и не давайте спать. Проснутся уже с радикулитом", – говорю я и спрашиваю: "Кто сможет пойти назад за снаряжением?".

Крым. По дороге в Коктебель. Слева направо: К.А.Горбунова, В.Н.Дублянский, Г.А.Максимович, Н.Г.Максимович. 1966 г.

Минута молчания, и встают все, даже девушки… Мне опять приходится принимать "волевое" решение. Отбираю тех, кто посильнее и меньше занят в планируемых работах. Наша пятерка только в пять часов утра доставила в лагерь семь тяжеленных мешков…

Все задуманные анализы были сделаны. Что же они дали? Оказалось, что химический состав карстовых вод формируется до глубины 100 м от поверхности. Там минерализация воды больше, чем в источниках… Вниз по потоку она не увеличивается, а уменьшается за счет образования карбонатных натеков или немного возрастает в местах тектонических нарушений и поступления притоков. Наша статья об этом эксперименте (авторы Дублянский, Вознесенская, Шутов), опубликованная в Докладах Академии Наук, получила очень высокий рейтинг цитирования – около тысячи. Еще одной новостью был газовый состав воздуха пещеры (в нем обнаружено повышенное до 0,3-0,5% содержание СО₂ и следы тяжелых углеводородов у тектонических нарушений).

После завершения гидрохимических работ в бой были введены свежие силы – Володя Илюхин с группой москвичей. Им помешал паводок, но все равно они выполнили все рабочие задания. Красная пещера "подросла" до 13,1 км.

Во всех последующих экспедициях в Красную пещеру я уже не участвовал. Исключение составил только один выход, когда по данным моей теодолитной съемки на поверхности, совмещенным с планом пещеры, она была вскрыта двумя скважинами. Это было интересно само по себе, так как подтвердило качество нашей топосъемки. Но было очень любопытно самому увидеть в пещере заклиненную буровую штангу и свежее отверстие в своде, из которого вытекал буровой раствор… Самое удивительно было то, что в разрезе одной из скважин почти не было верхнеюрских известняков: она прошла 60 м по милонитам крутонаклонной разломной зоны…

В 1980-е гг. по моим "наводкам" севастопольские (Б. Коган, В. Шарапов) и симферопольские (В. Кузнецов) спелеологи расширили проходы и прошли около 600 метров боковых притоков Красной пещеры. Она надолго остановилась на отметке 13,7 км. В 1990 г. было создано МП "Кизил-Коба" и начато оборудование ее ближней части для туризма. Впервые до сифона можно было дойти в полный рост и увидеть освещенной подземную реку…

Но исследования Долгоруковского массива продолжались. 7.11.1985 г. симферопольцы обнаружили долгожданный приток Красной пещеры – шахту Голубиную со входом в виде узкой щели в борту воронки, куда уходит периодический водоток. В 1994 г. мой бывший студент Г. Самохин и В. Чертов прошли входной сифон и узкий 400-метровый ход пещеры Грифон в Запещерной балке у Красной пещеры.

В феврале 1997 г. наконец была пройдена система Голубиная- Красная, над чем 12 лет работали спелеологи разных городов. Удача улыбнулась московским и симферопольским спелеологам (Н. Киряков, Е. Снетков, К. Цуриков и др.). Протяженность Красной пещеры превысила 17 км. Это первая в Крыму "полноценная" пещерная система, которую можно пройти "насквозь" с плато до выхода пещерной реки на склоне массива.

В мае 2005 г. спелеологи Симферополя А. Дегтярев, В. Соломенцев и др. расширили узкий проход и проникли в приток "Эставелла" в галерее Грибоедова. Она лежит на 10 м ниже прежнего уровня первого этажа. Весной 2006 г. крымчане (Г. Самохин и др.) соединили Эставеллу и Грифон (0,4 км). Суммарная протяженность Красной пещеры по расчетам москвича А. Шелепина возросла до 20,7 км.

Сегодня имеются хорошие перспективы ее увеличения: это продолжение работ в Мар-Хосаре (Г. Самохин и др., 1,2 км), откуда можно будет выйти в непройденный 1,7-км участок Обвальный зал – Провал; продолжение работ в шахтах Провал, Лю-Хосар и Аверкиева. Все это позволит увеличить длину Красной пещеры до 27-30 км. А начиналось все со скромных 2,5 км, пройденных нами в 1958 г.… Об этом написано в нашей книге "Красная пещера" (2002), которую я закончил уже в Перми, а опубликовал с помощью моего московского друга, проректора института Дружбы народов Александра Ефремова. Мои соавторы – соратники по работе в Красной пещере (Ю.И. Шутов) и на Кавказе (Б.А. Вахрушев и Г.Н. Амеличев).

 

1967 г.

КАРПАТЫ. Весной 1967 г. на протяжении месяца шахтный и палеозоологический отряды ККЭ работали в Подолии и на Карпатах. Мы выполнили полный объем исследований нескольких десятков полостей, а на обратном пути посетили пещеры района Черновиц (Покутье). В этой экспедиции у нас произошел ряд интересных встреч. Приехал из Инты Пантюхин, всегда привносивший струю оживления в наш быт. От него мы узнавали новые песни Визбора и Высоцкого (многие из них до сих пор для меня звучат "голосом" Гены…).

В Подолии нас догнали Инна Вознесенская и Юрий Симонов из Харькова. Я еще с Чатырдага знал, что он неравнодушен к ней. Однако здесь положение осложнилось явной симпатией Инны ко мне… Но кроме Любы для меня не существовал никто… Чтобы разрядить ситуацию, я набросал несколько стихотворных строк:

И снова дождь, и снова, и опять.
Шуршит над головой промокший полог.
Конечно, проще думать, не сказать,
Но не сказать – ведь встречи час недолог...

К чему слова? Молчание ясней.
К чему молчание – все ясно и с двух слов...
Хотя тебе сегодня и больней,
Но ведь к тебе придет своя любовь.

Не зарекайся, глаз не отводи,
Она придет, пусть поздно, а не рано.
Ведь жизнь, если подумать, впереди,
А правда – лучше сладкого обмана.

И снова дождь, и снова, и опять...
Сказать, что я не вспомню нашей встречи?
Наверно, лучше просто помолчать
И в памяти прошедший день отметить.

Во Львове Инна уехала домой. Через пару лет она вышла замуж и родила сына. Эту семейную пару я часто встречал в Крыму и на Кавказе …

В нашем отряде в этом году работала невеста симферопольского спелеолога Дани Усикова. Этот молодой амбициозный парень утверждал, что недалеко у пещеры Ени-Сала-II знает "самую глубокую шахту Крыма". Ко мне с данными об этой шахте он не приходил, и согласно принятому у нас правилу ("нет плана, разреза и привязки – нет и пещеры") я считал, что ее не существует^[10]. В Мукачеве из кузова застучали: "Остано-овитесь…". К машине подбежал Даня. Хотя его приезд не был согласован со мной, конечно, мы взяли его с собой. Он оказался неплохим полевиком, но иначе и быть не могло: он ведь тоже окончил "бродячую академию" Домбровского….

Больше я на Карпатах не был. Но исследования здесь продолжались: на Солотвинском солеруднике была открыта первая в СССР аллергологическая лечебница (1968 г.) и построено подземное отделение республиканской больницы на 240 мест (П. Горбенко, 1976 г.); по исследованиям в пещере Молочный камень В. Гладилин и Г. Пашкевич описали палеогеографию вюрма Закарпатья (1977 г.); В. Антосьяк упоминает уже о 35 пещерах в Карпатском заповеднике (1987 г.); спелеологи Закарпатья и Львова описали пещеру Красный камень в конгломератах длиной 900 м (1988 г.); В.Коржик и Б. Ридуш провели карстово-спелеологическое районирование Украинских Карпат и упомянули уже о 100 полостях разного генезиса (1990 г.); В.Андрейчук и А. Бендерев описали Чивчинский карстовый район с небольшими пещерами (1990 г.); И. Турчинов исследовал псевдокарстовые пещеры хребта Ключ (1992 г.); пещеры Угольского района в связи с изучением зимовок рукокрылых регулярно обследуют ужгородские и киевские биоспелеологи (с 1993 г.). Таким образом, и здесь работы, начатые ККЭ, дали хорошие всходы…

Осенью 1967 г. я принимал участие в очередном пленуме Совета спелеологии Грузии. Мы посетили знаменитую пещеру Абрскил. Для наших хозяев проведение пленума было осложнено гибелью в паводок в шахте Цинцкила польского спелеолога, очаровательной Вишки – Витославы Боретти-Онышкевич. Ребята еще не пришли в себя после спасработ…

 

1968 г.

В 1968 г. в Крыму были в качестве гостей профсоюзных организаций Академии наук польский карстовед и спелеолог Зб. Вуйчик с супругой и словенский спелеолог, инженер И. Цебецауер. Они побывали у нас в гостях, затем я посетил с ними Красную пещеру, а с Вуйчиками мы даже совершили на моем "Москвиче" кольцевой маршрут через Ай- Петри. Они укачались на айпетринских поворотах, а я немедленно получил прозвище "Засада" (популярный польский автогонщик). На нашей базе я отпоил своих гостей свежим молоком, в поселке Куйбышево они пообедали в полевом отряде Любы. Затем мы вместе с ней поднялись в пещерный город Эски-Кермен, который лежит в стороне от торных туристских дорог. Здесь мы услышали обычное: "Если бы такой памятник природы и архитектуры был в Европе, ему бы цены не было". Да. Мы до сих пор не знаем цены ни нашим памятникам, да и нам самим…

 

1969 г.

ТАРХАНКУТ. В 1969 г. наш отряд совместно с сотрудниками ИМР Юрием Шутовым и Валентином Поповым обследовал затопленные морем пещеры Тарханкута. Всего пройдено 11 разных полостей. Большое впечатление на нас произвел Тоннель, через который можно проплыть на моторной лодке, и его продолжение за заливом – большая пещера, в дальнем зале которой, вся в водорослях, лежит огромная мина времен Отечественной войны…

Для меня памятным был также выход в море во время шторма: мы с Валентином нырнули с аквалангами в огромной чаше выщелоченного морем онколита, ушли в подводный тоннель и вынырнули в море на глубине, куда волнение не доставало… Возвращаться на сушу из-за сильного прибоя оказалось значительно сложнее.

Тарханкут поставил перед нами еще одну загадку. Его береговые обрывы имеют высоту до 30 м. Высота штормового заплеска Черного моря – максимум 10-15 м. Откуда на поверхности известнякового плато высыпки отсортированного морского песка? Мы уехали с Тарханкута, так и не решив этой загадки. Дома я вспомнил о конспектах геологических статей, которые я начал вести еще студентом. В одной из тетрадок нашлась разгадка: А.И. Дзенс-Литовский, занимаясь соляными озерами Крыма, побывал на Тарханкуте. Он тоже видел эти высыпки и объяснил их происхождение очень просто. В неогеновых обрывах плато много ниш и расщелин. Морская волна, ударяющая в борт обрыва, сжимает воздух в щелях. Образующаяся водо-воздушная эмульсия выносит песчинки много выше, чем высота заплеска… Действительно, новое – это только хорошо забытое старое…

В 1969 г. состоялся V Международный спелеоконгресс в Штутгарте. Мы с Володей тщательно готовились к нему. Однако советскую делегацию в ФРГ по политическим соображениям не выпустили…

 

1970 г.

В.Н.Дублянскому – 40 лет… 1970 г.

К 1970 г. я завершил диссертацию "Генезис и гидрогеологическое значение крупных карстовых полостей Украины" и повез ее на суд в Пермь. Георгий Алексеевич встретил меня непривычно сухо: "Раздайте главы работы нашим ведущим специалистам и приходите через неделю...". Глава по геологии легла на стол П.А. Софроницкого, по геофизике – А.К. Маловичко, по отложениям пещер – А.М. Кропачева, по микроклимату карстовых полостей – Г.И. Куликова, по подземным ландшафтам – Ю.А. Щербакова. Центральные главы (классификация карстовых полостей и гидрогеология карста) Георгий Алексеевич оставил на своей кафедре.

Прошла неделя и мне предоставлено слово для короткого (тридцать, а не сорок минут!) доклада. Затем выступили мои неофициальные оппоненты. "Давайте только критические замечания!", – предупреждает Г.А. Максимович. И на меня обрушился настоящий шквал... В заключительном слове я попытался "оправдаться в своих грехах", но меня остановил Максимович. "Не стоит тратить время. Какое мнение кафедры?". – "Какое уж тут может быть мнение...", – грустно подумал я и посмотрел на ближайшую дверь... После затянувшейся паузы Георгий Алексеевич закончил сам: "Предлагаю принять работу к защите".

Теперь на меня смотрел прежний улыбающийся Г.А. Максимович… А меня долго "выгуливала" по улицам Перми Галя Панарина, пока я не пришел в себя после предзащиты.

На следующий день Г.А. Максимович пригласил меня домой и мы спокойно разобрались в ворохе замечаний. Он сходу провел их блестящий анализ и я еще раз поразился его жизненной мудрости. "Эти замечания вызваны тем, что их авторы не видели других глав; эти – связаны с незнанием ими современной зарубежной литературы; эти – справедливы, но не очень важны; а вот эти...". И из толстой пачки на столе осталось несколько листиков замечаний, ответы на которые потребовали еще года работы...

Но это было не все. Работа принята в совет Пермского университета. Но осталось заключение ведущей организации… Георгий Алексеевич хотел, чтобы она была на Украине. Решили, что это должен быть Институт геологических наук АН УССР в Киеве. Заведовал отделом гидрогеологии в нем А.Е. Бабинец. Я немного знал Андрея Евтихиевича, но не учел его взаимоотношений с Б.Н. Ивановым, которые "на дух" не переносили друг друга… Кроме того, там занимался карстом Б.А. Корженевский, который не отличался чистоплотностью в научных делах. Сперва работу продержали полгода не читая, потом сказали, что отзыв готов, затем выяснилось, что он "потерялся". Я не выдержал и приехал в Киев разбираться..

…Работа нашлась под столом у Корженевского с обильными пометками "переписать от – до". Когда я потребовал разъяснений, он ничего внятного сказать не смог. Бабинец тоже встретил меня неласково. Он сказал, что "ползучие методы спелеологии его не радуют" и не дают оснований для присвоения мне ученой степени доктора наук… Я попросил дать официальное мотивированное заключение. Он замялся… Тогда я пошел к директору института, Евгению Федоровичу Шнюкову. После разговора с ним появился ответ, в котором Институт геологических наук отказывался от оппонирования моей работы "из-за отсутствия специалистов по карсту"…

 

1971 г.

"Сбой" в Киеве вызвал задержку защиты на год. Надо было искать новую ведущую организацию (отдел Мингео УССР), утверждать его в Перми и т.д. Отдел гидрогеологии в Днепропетровске я "прошел" легко. Там работал главным гидрогеологом Николай Михайлович Заезжев, который знал меня и Б.Н. по работам на Ай-Петри и в гидротонннеле.

Люба Горбач. 1971 г.

Возникли только "бюрократические" трудности, которые помог преодолеть директор филиала ИМР, коллега Любы по изучению фауны палеогена Украины. Пока готовились документы, мы провели приятную неделю на притоке Днепра, р. Самара

Осенью в ИМРе побывали гости. В институт без всякого разрешения прошли профессора Ласло Якуч и Георг Денеш из Венгрии и Дарко Радинья из Словении. А институт – режимный… Меня вызвал замдиректора и сказал, чтобы я как угодно, но увел их из института… Я ответил, что не могу уйти с работы… Он сказал: "Считай, что ты в командировке"… У ворот стояла моя машина и мы "за казенное время" совершили прогулку по карстовым районам Крыма.

С Якучем я был знаком заочно (по его популярной книге, на которую я писал рецензию), а Дарко должен был быть нашим гидом в Югославии, но попал в больницу… А мы удивлялись, почему нам почти ничего не рассказывали о карсте… Экскурсия по Крыму им очень понравилась.

 

1972 г.

Защита диссертации в Перми прошла успешно. В те годы докторский совет был смешанным и зал тихо охнул, когда после вопросов по теме диссертации члены совета - биологи спросили меня о видовом составе троглобионтов и о тафономических фациях пещер Украины... Но недаром в ККЭ работал сам Яков Авадьевич Бирштейн, а наш палеозоологический отряд консультировал Иван Антонович Ефремов! Я не только показал гидрогеологическое значение нифаргусов Скельской пещеры, но справился с латынью… Вопрос о присуждении мне ученой степени доктора геолого-минералогических наук был решен и для неспециалистов.

Во время защиты я чувствовал себя спокойно и хорошо видел, что делается в зале. Я обратил внимание, что Люба и Галя сидят рядом и держатся за руки… Через 9 лет я вспомнил об этом незначительном факте…

ЭОН. Вернувшись в Симферополь, я занялся обычной работой. В начале 1960-х гг. в связи с угрозой ядерного нападения возникла необходимость оценить возможности использования карстовых пещер как естественных укрытий. Этот вопрос имел давнюю историю. В 1942 г. на стол председателя Государственного комитета обороны И.В. Сталина легла докладная записка академиков А.Е. Ферсмана и Д.И. Щербакова о создании ЭОН – экспедиции особого назначения. Ее цель – определение возможностей использования карстовых полостей в военное, а затем и мирное время. Казалось бы, в новых условиях следовало или возродить ЭОН, или создать новую подобную организацию. Однако режим гипертрофированной секретности диктовал иные пути. Работы были поручены 2-му гидрогеологическому управлению (Москва), в состав группы входили случайные люди (часто "неподъемные" жены ответственных работников), а работы на местах – сотрудникам территориальных геологических управлений, также далеким от проблем карста. В результате был подготовлен ряд весьма спорных методических документов по использованию пещер, а созданный нашими усилиями спелеологический потенциал почти не использован.

В конце 1971 г. к работам по этой теме был привлечен Институт минеральных ресурсов. Это была рутинная работа (заполнение учетных карточек), для выполнения которой мы решили привлечь Гену Пантюхина, который отработал положенный срок в Инте и вернулся в Крым.

В начале 1972 г. я неосторожно выступил на заседании Коллегии министерства геологии в Киеве с критикой сложившейся практики, и через неделю был командирован в Москву в Штаб гражданской обороны СССР "Забили гвоздь – вот и вытаскивайте его сами", – комментировал мою поездку к В.И. Чуйкову начальник управления гидрогеологии и инженерной геологии И.А. Месяц…

Маршал Чуйков, герой обороны Сталинграда, пользовался в народе заслуженной славой. Поэтому для меня была полной неожиданностью реакция его помощников – инженеров-полковников в штабе ГО. Они внимательно выслушали мои соображения о необходимости переработки методики исследований, концентрации работ в руках специалистов, создании единого органа типа Института карста и предупредили, что меня ждет нелегкий разговор. "Докладывайте коротко, конкретно, не больше 5 минут", – посоветовали они.

…С некоторым трепетом открываю тяжелые двери. За огромным столом, навалившись на него жирной грудью, увешанной орденами, сидит прославленный маршал. Прохожу к столу и жду приглашения сесть. Молчание. Затем короткое "Ну?". Я присаживаюсь и начинаю свой "доклад". Уложился минут в 7. Молчание. И вдруг крик: "Встать!". Я – штатский человек, старший научный сотрудник, доктор наук и поэтому сижу. "Встать!!". Сижу. "Твое воинское звание?". "Старший лейтенант запаса". "Старший лейтенант! Встать!!!". Деваться некуда и я встаю. "Так вот, лейтенант (и залп ненормативной лексики), может быть, ты и прав (и снова лексика), но будет по-моему. А если не так, то погоны наденем и заставим. Понял? Кругом марш " (и снова ненормативная лексика)…

Я вылетел из кабинета… Инженеры-полковники встретили меня сочувственно: "Получил свое? А мы это имеем каждый день…". В результате работы по дефектной методике продолжались еще не один год, а группа специалистов, которая могла бы решить эту проблему качественно, значительно дешевле и в более короткие сроки, так и не была создана…

Проблемой использования подземных пространств я занимался более 30 лет. Завершилась она уже в Перми коллективной монографией "Классификация, использование и охрана подземных пространств" (2001).

УНИВЕРСИТЕТ-2. В один из весенних дней меня вдруг вызвал к себе Иванов: звонят из Обкома партии… Я взял трубку. У телефона был первый секретарь Обкома, Н.В. Багров. Я знал Николая Васильевича достаточно хорошо, так как он некоторое время работал в смежном отделе ИМР. Он попросил меня не комментировать вслух сказанное (Иванов из кабинета не вышел) и предложил переход в воссоздаваемый из Пединститута Симферопольский университет на должность профессора кафедры общего землеведения. Я должен принять решение через три часа и позвонить ректору, который вечером уезжает в Киев. Багров совершенно не "давил" на меня, но заметил, что считает это предложение стоящим…

Я положил трубку, кое-как отбился от вопросов Б.Н. Иванова, и побежал советоваться к Любе, которая работала на нашем же этаже. Меня мучили сомнения – в войну я получил контузию (потеря речи, легкое заикание). А здесь основная работа – лекции…

"За" были несколько доводов. Мне приходилось часто выступать по проблемам карста и спелеологии перед самыми разными слушателями, поэтому страха перед аудиторией у меня не было. Несколько лет назад я прочитал в Перми небольшую лекцию для кружковцев-спелеологов. Лекция понравилась и руководитель кружка Г.Н. Панарина сказала, что у меня это получается очень хорошо, неформально и убедительно.

В начале 1992 г. я побывал в Горном институте Ленинграда, где по просьбе студентов прочитал цикл лекций по спелеологии. Это было серьезное испытание, так как почти на всех 30 лекциях были профессора Горного… Когда я увидел среди студентов Нестора Ивановича Толстихина, Валерия Давыдовича Ломтадзе, Алексея Ивановича Короткова и других ученых, знакомых мне по названиям учебников и монографий – захотелось бежать с кафедры…

Вспомнился одесский анекдот: при оформлении поездки за границу Мойше спрашивают: "Были ли у вас колебания в проведении линии Партии". "Не было: я колебался вместе с нею"…

Спелеологическая терминология не полностью совпадет с принятой в "классической" гидрогеологии. В те годы в ней почти не применялись понятия "вадозная" и "фреатическая" зоны; в спелеологии в совсем ином смысле использовался термин "меандр"; не было единого мнения о роли конденсационных вод и т.д. Я "поколебался" и начал читать лекции так, как привык на спелеосеминарах: не формально, а с массой примеров и отвлечений… Официального разбора моих лекций не было, но Нестор Иванович на традиционном заседании кафедры 23 февраля поблагодарил меня за обилие нового материала и его образное изложение. Он отметил, что мне следует подумать о преподавательской работе…^[11]

Поэтому мы с Любой решили, что доводов за принятие положительного решения достаточно. Я позвонил ректору А.Ф. Переходу и дал согласие… Моя кандидатура в Киеве прошла единогласно и я пошел к директору с заявлением об уходе из ИМРа, где проработал 15 лет. До того я, естественно, поговорил с Б.Н. Он не стал меня отговаривать, что впрочем, меня не очень удивило: в ходе подготовки диссертации я все время ощущал если не прямое противодействие, то определенное "торможение". Иванов загружал меня другой работой или при утверждении годичного плана работ в Киеве записывал за мной те карстовые районы Украины, где нет пещер. Многих удивило и его выступление на моей предзащите: ни слова по сути, а только замечания о переводе части материалов в таблицы…

Юрий Юрьевич принял меня тепло. Он пожалел о моем уходе, но однозначно оценил реакцию Иванова: "После защиты Вы стали ему конкурентом", – сказал он. А вот этого мне хотелось меньше всего, мы очень любили нашего Б.Н.… Не стал директор возражать, и когда я попросил оставить за мной руководство темой по карстовым полостям, переведя половину хоздоговорного финансирования на университет. Такую схему я применял добрый десяток лет. Это позволило нашим коллективам продолжать совместные работы и не отрываться друг от друга.

Мой "ИМРовский этап жизни" был довольно продуктивен: за 14 лет я лично и в соавторстве опубликовал 132 работы общим объемом 125 п.л. В их числе 6 крупных работ объемом от 3 до 10 п.л. Это научные монографии "Применение геоэлектрических методов исследований к решению основных проблем карста Горного Крыма" (1966), "Карстолого-геофизические исследования карстовых полостей Приднестровской Подолии и Покутья" (1969); первое издание учебника для спелеологов "Путешествия под землей" (1968), 4 популярные работы: "Как раскрываются тайны (1962), "Чудеса подземного мира" (1965), "В глубинах подземного мира" (1970), "Вслед за каплей воды" (1971). Кроме того, было написано 18 отчетов объемом свыше 150 п.л. Эти годы я был научным консультантом Украинской советской энциклопедии (1960-1964 гг.).

Моя деятельность за этот период отмечена рядом наград: моим именем названа одна из красивейших карстовых пещер Карабийского массива (1962 г.); за развитие спелеологии в Болгарии я награжден почетным знаком "Златен прилеп" (1966 г.); за успешную работу в Крыму – почетной медалью Советского фонда мира (1969 г.) и юбилейной медалью "За доблестный труд в ознаменование 100-летия со дня рождения В.И. Ленина" (1970 г.).

Далее >>

---

[4] Сейчас академик Владимир Михайлович Котляков – директор Института географии РАН.

[5] Мы еще не знали, что в марте 1959 г. в шахте Торгашинская в Красноярске была достигнута глубина 170 м.

[6] Продолжение не найдено ни через 20, ни через 40 лет… Не пройден до конца только 6-й сифон. За ним обнаружен небольшой зал, кончающийся глыбовым навалом

[7] После сборов спелеологов 1963 г. на Караби, которым я руководил, инструкторский состав сборов выступил с предложением назвать одну из ее шахт с красивым натечным убранством моим именем. Несмотря на мой протест, это решение было принято.

[8] Мог ли я подумать, что через 35 лет мне придется проделывать такую же работу в другом "осколке" ЭОН – Кунгурском стационаре…

[9] Почти такой же разговор произошел в 1982 г. на Чатырдаге с Александром Морозовым … Я предупреждал его об опасности зимних работ в карстовом высокогорье. В феврале 1985 г. он и двое его молодых спутников погибли под лавиной на Хипстинском массиве. История повторилась через 20 лет, когда в феврале 2006 г. на спуске с этого же массива лавиной была снесена палатка с тремя спелеологами из Харькова и Саратова…

[10] Данных об этой шахте нет до сих пор… Зато Д. Усиков стал одним из героев исследования шахты Снежная на Бзыбском массиве. В 2005 г. я получил от него теплое поздравление из США: "Ваш выдающийся вклад в карстоведение и спелеологию служит и будет служить примером для ученых и спелеологов. Основав в 50-гг. современную научную и спортивную спелеологию в СССР, вот уже полвека Вы продолжаете эффективно работать как ученый и как популяризатор. От всей души поздравляю с замечательным юбилеем, желаю здоровья и долгих лет жизни. Ваш скромный ученик, Даниил Усиков"

[11] Слушателями моих лекций был «костяк» тогдашней Ленинградской спелеосекции: Ю. Ляхницкий, В. Кимбер, В. Малков, В. Резван и др. Со многими из них меня позже сводила жизнь в пещерах Кавказа.