СОДЕРЖАНИЕ: Предисловие, Глава 1, Глава 2, Глава 3, Глава 4, Глава 5, Приложение I, II, III

Глава 4. Спелеонавты

Смелые эксперименты. "Внутренние часы" человека. На дне пропасти. Жози Лорес, первая в мире спелеонавтка. Зубы на полке. Победа! Человек-лаборатория. На поводке, как собака. Принудительные психологические тесты. Жизнь под землей. Новые технические средства служат людям. Сорокавосьмичасовой ритм. В поисках соотношения между бодрствованием и сном. Два добровольца пропасти Оливье. Шаг вперед

Спелеологическая экспедиция 1963 года на альпийский массив Маргуарейс, итоги которой можно расценить как полууспех или как полунеудачу, на добрый десяток лет прервала мои исследования в области подземной геологии. В книге "Эксперименты вне времени" (1972)[1] я объяснил, каким стечением обстоятельств это было вызвано.
Для меня началась новая жизнь, полная захватывающих, увлекательных приключений, связанная с постановкой экспериментов по длительному пребыванию в пещерах без каких-либо ориентиров во времени.
Опрокидывая все концепции биологических и медицинских исследований, настойчиво преодолевая закоренелые предрассудки, одерживая один успех за другим, заключая десятимиллионные (в новых франках) контракты на научные разработки, привлекая к ним страстно преданных своему делу инженеров и ученых, я задумал и организовал: в 1964-1965 годах - двойной эксперимент Жози Лорес и Антуана Сенни (три и четыре месяца под землей); в 1966 году - рекордный эксперимент Жана-Пьера Мерете (шесть месяцев); в 1968-1969 годах - добровольное заточение Жака Шабера и Филиппа Энглендера (четыре с половиной месяца).

Смелые эксперименты

30 ноября 1964 года, в 3 часа дня, под слепящими вспышками фотоаппаратов, под гомон голосов, гул аплодисментов и жужжание телевизионных камер, в последний раз поцеловав жену и четырехлетнего сынишку, Антуан Сенни, 35 лет, мой давний друг, заслуженно пользовавшийся репутацией опытного спелеолога (которую он приобрел в пропастях Маргуарейса), медленно спустился в карстовый провал Оливье - пропасть 90-метровой глубины, находящуюся на высоте 1350 м в известняковом массиве Одиберг (Кай-Андон), в тридцати километрах к северу от Граса, чтобы провести там в полном одиночестве четыре месяца. Это считалось тогда почти недостижимым рекордом.

Начиная с 1964 года эксперименты "вне времени" проводились на базе двух пропастей массива Одиберг, в Кай-Андоне, расположенном в 80 километрах к северо-западу от Ниццы

Две недели спустя, 14 декабря 1964 года, в 14 часов 15 минут, молодая женщина 25 лет - Жозиана Лорес, акушерка, друг детства Антуана Сенни, при такой же суматохе и всеобщем восторге также спустилась в глубины соседней пещеры, чтобы провести там в полной изоляции три долгих месяца.
Впервые в мире женщина попыталась вступить в единоборство с одиночеством, изоляцией, холодом и сыростью, стремясь доказать, что у женщины в тех же условиях жизни без всяких ориентиров во времени найдется столько же смелости, силы воли и стойкости, как и у ее предшественников-мужчин.
Все присутствовавшие при этом журналисты, фотографы, друзья и просто любопытные задавали себе вопрос:
- Удастся ли это ей или же она поднимется на поверхность через несколько дней?
Я тоже спрашивал себя об этом: успех Жози Лорес укрепил бы мои позиции, а неудача весьма их ослабила бы.
Но в отличие от всех прочих наблюдателей я в глубине души уже ответил на этот вопрос положительно:
- Да, Жози Лорес добьется успеха, и я уверен в ней не меньше, чем в Тони.

Палатка, в которой коротал время в одиночестве Антуан Сенни в 1964-1965 годах

Эксперименты Тони и Жози были первыми в своем роде, и я не знал, что из этого выйдет. Подтвердят ли они те же явления, которые я наблюдал в пропасти Скарассон, или, наоборот, отметят иные явления? В частности, особый интерес вызывал эксперимент Жози. Скажется ли отсутствие ориентиров во времени на изменении ее менструального цикла, и если да - то в сторону ускорения или замедления?
Не грозят ли ей более серьезные физиологические расстройства? Ни один ученый в то время (как, впрочем, и теперь) не в состоянии был ответить на этот вопрос главным образом потому, что до сих пор никто не рискнул поставить подобный эксперимент.
Что касается Тони - риск был не менее велик. В 1962 году мой ритм бодрствования и сна оставался близким к суткам, точнее - был равен 24 с половиной часам, но эксперимент продолжался лишь два месяца. При запланированной четырехмесячной изоляции от внешнего мира не нарушится ли у Тони ритм бодрствования и сна, не будет ли нанесен серьезный вред его здоровью?
Это было нам неизвестно. А поскольку ответственность за оба эксперимента полностью лежала на мне, то я испытывал беспокойство и тревогу. Конечно, следовало идти на риск. Так мы и поступили. Оказалось, что мы были правы. Удачный исход этих экспериментов придал мне смелости, чтобы идти дальше.
Еще в 1962 году меня можно было спросить, зачем томиться два месяца в полном мраке и изоляции на дне ледяной пропасти? С еще большей остротой этот вопрос встал в отношении Антуана Сенни и Жози Лорес.
Следует учитывать необычный характер этих экспериментов, для той поры весьма смелых. Теперь, в частности во Франции, после десяти лет удачных подземных экспериментов, они стали чуть не шаблоном. Обычно, как правило, забывают, что каждый такой эксперимент - это подвиг, требующий огромной выносливости и мужества, чтобы выстоять в условиях того причудливого мира камня, глины, воды, мрака, тишины и звуков, какой представляют собой пропасти в горах.
Когда улыбающаяся Жози Лорес в горняцкой каске отвечала на расспросы журналистов: "Все хорошо, я в форме. Я не буду одна: со мной - золотые рыбки и белая мышка, а чтобы развлечься - я буду вышивать и вязать", - миллионы телезрителей, смотревших, как она спускается в пропасть по зыбкой металлической лестнице, намереваясь подняться на поверхность земли лишь через три месяца, конечно, спрашивали себя: есть ли прок от столь сумасбродной затеи?
На самом же деле за тем, что можно было расценить как простое желание побить рекорд, скрывался необычный эксперимент, который дал науке новые, чрезвычайно важные сведения о биологических ритмах человека.

"Внутренние часы" человека

У всех живых существ имеются постоянно действующие механизмы, которые регулируют чередование бодрствования и сна в течение суток, могут ускорять или замедлять ритм сердца и дыхания, повышать или снижать температуру тела и интенсивность обмена веществ.
Есть и у человека такие механизмы, связанные с течением времени, - нечто вроде природных часов, помогающих ему приспособляться к ритмам космоса, в частности к суточному циклу (день и ночь) продолжительностью около 24 часов.
Жози и Тони спустились в пещеры, не имея часов, именно с целью дать нам возможность попытаться определить и понять, что происходит, когда ритмы внешнего мира перестают влиять на нас, в частности под землей.
Эти эксперименты должны были дать ответ на вопрос, продолжает ли наш организм в этих условиях следовать суточному ритму, равному приблизительно 24 часам, или же ход внутренних часов нарушается?
Знание того, как функционируют и автоматически регулируются внутренние часы человека, важно в практическом плане. Действительно, нарушение внутреннего ритма может не только привести к пагубным последствиям для здоровья и самочувствия астронавтов, но и нарушить равновесие организма, вызвать болезни.
При отсутствии ориентиров во времени, когда нет чередования дня и ночи, которое частично обусловливает биологические ритмы, у человека тем не менее вырабатывается определенный ритм. Такое исчезновение ведущего 24-часового ритма, присущего населению планеты и обусловленного вращением Земли вокруг своей оси, наблюдается в космосе, на борту орбитальных лабораторий. Подвиг Юрия Гагарина, длительные полеты американских и советских астронавтов распахнули перед нами врата в космос. Человек ныне знает, что может покинуть земную среду и в относительно недалеком будущем заселить планеты солнечной системы, начиная с Луны, куда он пока наведался лишь ненадолго.

Наш самодельный люк с канатной дорогой, позволявшей транспортировать на поверхность сосуды с мочой во время сна Тони

Однако космический корабль, запущенный в направлении какой-либо планеты, движется в пространстве одновременно со сменой дня и ночи; искусственный спутник за 24 часа 17 раз пересекает зоны света и тени Земли. Мало того, на Луне продолжительность ночи составляет 28 земных суток, то есть 572 часа, и дня - 286 часов (14 земных суток).
Чтобы жить в межпланетном пространстве, космонавты должны приспособить свои организмы к этим новым условиям окружающей среды.
Лишенные часов и радио, Жози и Тони могли определять время лишь одним способом - мысленно. Продолжительность того или иного отрезка времени они могли оценивать лишь умозрительно. Напоминаю, что к моменту выхода из пропасти Скарассон я грубейшим образом преуменьшил проведенное там время и "отстал" от реальной даты на 25 дней. Повторится ли подобное и на сей раз с моими товарищами? И на какие еще вопросы позволят нам ответить, хотя бы частично, эти два эксперимента?

На дне пропасти

Зачем, часто спрашивали меня, вы выбираете пещеры и, более того, пропасти, где трудно осуществить эксперименты, которые легко провести на поверхности земли в специальных камерах, бетонных бункерах и т. д.
Прежде всего я спелеолог и хорошо знаю подземный мир; с десяти лет я начал посещать и исследовать пещеры. Фундаментально изучив этот мир с геологической, гидрогеологической и метеорологической точек зрения, я довольно быстро понял, что в результате длительного постоянства температуры в его глубинах он представляет собою идеальную, не зависящую от смены времен года среду для экспериментов подобного рода. К тому же у меня не было бункера!
Есть и другая причина. В бункере объекты испытаний легко могут прервать эксперимент до его завершения. Они там чувствуют себя "подопытными кроликами". Эксперименты в пещерах эффективнее прежде всего потому, что добровольцев здесь подстерегают опасности. Кто знаком с пещерами и хоть немного близок к спелеологии, кто видел пропасти, где мои друзья жили в полной изоляции, тот знает, как это нелегко. Что касается динамики этого процесса, то пребывание под землей дает закалку, воспитывает выносливость.
Наконец, бункер или камера - среда искусственная, а пещера - природная. В бункере приходится бороться лишь с одиночеством; я сказал бы даже: терпеливо сносить одиночество. На дне же пропасти приходится единоборствовать со страхом, холодом, сыростью, мраком, со всем этим каменным, но все-таки живым миром.
Спустившись в пропасти, где температура воздуха составляла 6° по Цельсию, а относительная влажность - 100%, Тони и Жози чувствовали себя пионерами в этой области. Трудно испытать такое ощущение в блоке из стерилизованного бетона!
Пропасти необходимо тщательно выбирать. Первопричиной моей длительной самоизоляции в 1962 году явилось открытие необычайного подземного ледника в пропасти Скарассон; но не могло быть и речи, чтобы снова избрать это место, где я чуть не остался навеки. К тому же Скарассон находится в Италии, и, хотя французские власти наладили тогда контакт с итальянскими (наши горноспасатели, подведомственные министерству внутренних дел, обеспечили постоянное дежурство у входа в пещеру), вторично рассчитывать на это не приходилось. Что касается французского района Маргуарейс, клином врезающегося в коммуну Ла-Бриг, то в нем не было ни одной полости, подходящей для предстоявших экспериментов; к тому же он был значительно удален от ближайшей базы снабжения, и доступ к нему был затруднителен.
Так как Антуан Сенни, Жерар Каппа и я были хорошо знакомы с пропастями Приморских Альп, то нам не составило особого труда найти полости, пригодные для обоих намеченных экспериментов. Все же нам пришлось посетить несколько известных нам пропастей, чтобы хорошенько вспомнить их топографию.
Техника эксперимента "вне времени" (телефонные звонки "объекта" в моменты осуществления важнейших физиологических функций: пробуждения, приема пищи, отправления естественных надобностей и отхода ко сну, с отметкой наблюдателями на поверхности истинных дат и часов), должна была в этом году дополниться анализами мочи обоих участников эксперимента, причем мочу нужно было отправлять наверх довольно часто, без всякого контакта между изолированными в полостях спелеологами и группой контроля.
В результате возникла мысль об устройстве самодельной подземной канатной дороги, с тем чтобы во время сна спелеологов забирать сосуды с их мочой так, чтобы они даже не знали об этом.
В конце концов выбор пал на две пропасти в массиве Одиберг, в 80 км от Ниццы, севернее Граса, куда можно было добраться менее чем за 2 часа езды на машине. Эти пещеры отстояли одна от другой на 600 метров. Если бы мы поместили Жози и Тони в разных залах одной и той же пропасти, то скептическое отношение к нашей затее, и без того неприкрытое, уступило бы место злословию.
Золотые руки Тони и Жерара, помощь многих молодых спелеологов, составивших ядро нашей будущей группы, преданность нашему делу моей подруги Хельги Марес - все это позволило решить большую часть практических проблем.
Были установлены люки и канатные дороги, две палатки: одна - на глубине 80 метров в провале Виньерон - для Жози, другая - на глубине 65 метров в провале Оливье - для Тони. Эту вторую пропасть, куда можно было попасть лишь через 35-метровый колодец, мы в течение пяти последующих лет использовали для проведения и других экспериментов.
Лагерь для наблюдателей был оборудован в нескольких метрах от входа в пропасть Виньерон, чтобы воспрепятствовать всяким попыткам спуска в пещеру лиц, не входящих в нашу группу (предприимчивых журналистов, посторонних спелеологов и т. п.), что досрочно прервало бы эксперимент, требовавший полной изоляции.
На поверхности нас было только трое: Жерар Каппа, Хельга Марес и я; мы обеспечивали постоянное дежурство в палатке на снежной поляне в лесу. Лишь в течение последнего месяца нас сменяли два горноспасателя.
Тони и Жози причиняли нам немало беспокойства: постоянно кто-нибудь из них не спал, и звонки по ночам не давали нам передышки. Эти звонки, подлежавшие регистрации, раздавались чаще, чем в Скарассоне, так как я добавил запись всех отправлений естественных надобностей.
В первый же день своего заточения Тони очень нас напугал, ибо ему угрожала слепота из-за какого-то заболевания глаз. Я в это время был в Париже, где Жози проходила необходимое медицинское обследование. Оповещенный Хельгой и Жераром, которые оставались в лагере одни, я связался с профессором Пердриэлем из Военно-воздушных сил. Он срочно выслал лекарство, которое Жерар спустил в пропасть до ее окончательного закрытия и тем самым спас эксперимент "вне времени".
Через две недели после Тони в пещеру спустилась Жози, и все свое внимание мы стали уделять нашим друзьям: следили за ходом их жизни в условиях полной изоляции, за их биологическим ритмом и оценкой ими истекшего времени.

Условия жизни Жози были трудными. Ей приходилось мыть посуду у кальцитового натека на дне 40-метрового колодца пропасти Виньерон

Тони и Жози, не располагая никакими ориентирами времени, жили, повинуясь природному инстинкту. Их ритм смены бодрствования и сна постоянно менялся и день за днем сдвигался; изменялись и их оценки времени. 3 января 1965 года Тони праздновал рождество! А Жози встретила Новый, 1965 год лишь 13 января. Под землей длительность одной минуты казалась иной, чем на поверхности. Когда Тони считал вслух до ста двадцати для оценки периода времени продолжительностью две минуты, стрелки наших наземных часов показывали, что прошло от трех до четырех минут. Хотя Тони казалось, что он спал восемь часов, на самом деле он проспал пятнадцать.
С первого же месяца эксперимента обнаружилось нарушение ритма бодрствования и сна у Антуана Сенни. Его день длился иногда 30 часов подряд, а продолжительность сна несколько раз превышала 20 часов. Это давало повод для беспокойства.
Особенно он поразил нас, когда в течение 22 дней длительность его суток варьировала от 42 до 50 часов (в среднем 48 часов), с фантастически продолжительными периодами непрерывной активности - от 25 до 45 часов (в среднем 34 часа) и с длительностью сна от 7 до 20 часов. Мы открыли явление, названное нами в 1966 году двухсуточным ритмом, то есть продолжительностью около 48 часов.
На шестьдесят первые сутки этого исключительного эксперимента Тони заставил нас всерьез переволноваться: он проспал 33 часа. Я уже опасался за его жизнь и готовился спуститься с Жераром вниз, а Хельгу послать за помощью, как вдруг раздался телефонный звонок: Тони сообщал мне, что провел ночь хорошо!

Жози Лорес, первая в мире спелеонавтка

Как и у Тони, у Жози отмечался 48-часовой цикл, но более неправильный. Случалось, что она крепко засыпала в период бодрствования, не известив нас об этом, чтобы мы отметили истинное время, это невольно привело к нескольким ошибкам в графиках.
Жизнь без ориентиров во времени полностью сместила фазы в деятельности организма Жози Лорес. Поскольку она в течение четырех лет до эксперимента записывала сроки появления у нее регул, а в течение года - температуру тела при пробуждении, то хорошо знала до спуска в пропасть, что регулы у нее наступают каждые 29 дней. В период пребывания под землей длительность ее менструального цикла сократилась в среднем до двадцати пяти с половиной суток, но наблюдениями, естественно, было охвачено лишь три цикла. В частности, при первом из них регулы у Жози появились на двадцать восьмой день, при втором - на двадцать пятый, при третьем - уже на двадцать четвертый. После выхода из пропасти они наступали у нее в среднем через 29 дней. Таким образом, ее "биологические часы" снова начали идти по-старому.
Аналогичное явление наблюдалось и в ежемесячных колебаниях температуры ее тела. В течение нормальной жизни эта температура достигала максимума на двадцать девятый день; в период пребывания под землей максимальная температура тела отмечалась на двадцать шестой день, а после возвращения на поверхность этот срок вновь увеличился до 28 дней.
Спустившись под землю 15 декабря 1964 года, Жози почувствовала очередное недомогание 2 января 1965 года (истинная дата), ровно через тридцать три дня после начала последних ее регул, которые наступили 30 ноября и продолжались четыре дня. Но она думала, что было только 27 декабря. Ознакомимся с ее записью:
"Мой менструальный цикл в настоящее время нарушился. Поэтому мне немного не по себе, но это лишь кажущееся нездоровье, чисто физиологическая депрессия. (Она могла бы упомянуть, сколько прошло времени, но не делает этого или указывает его неверно.) Опережаю я истинное время или отстаю от него? Не имея представления, насколько регулярен мой цикл, я не могу судить о будущем; быть может, у меня аменорея?"
Через три дня, 30 декабря (на самом же деле - 8 января), она пишет в дневнике: "Отчетливо чувствую, что отстаю от истинной даты на пять или шесть дней. Между тем я добросовестно отмечаю ход "своего" времени, без предвзятого намерения укорачивать его. Думаю, что сегодня - 30-е, между тем как вполне возможно, что уже 6 января".
7 января по ее физиологическому времени (на самом деле - 2 февраля), то есть через 12 дней, у Жози возобновились регулы Это было настолько непостижимо, что после целого дня размышлений она переменила дату записей, перескочив с 7 на 29 января. Эта новая дата была ближе к действительной.
Послушаем, что пишет Жози:
"7 января 1965 года. Проснулась, значит, 8 часов. К великому моему удивлению, у меня вторично регулы. Это поистине сюрприз, которого я никак не ожидала. Возможно, что цикл нарушен, но даже если это так, у меня есть теперь доказательство, что я отстаю почти на месяц. Соответствуют ли мои сутки сорока восьми часам, перемежаемым сном? Нормальная продолжительность моих регул - три-четыре дня самое большее. Не помню точно, длились ли они последний раз два "моих" дня, но припоминаю, что они были очень короткими. К тому же на этот раз без предшествующих симптомов.

Жози Лорес в своей палатке

Поскольку я думаю, что сейчас уже конец января, зачем датировать свои дни числами, на мои взгляд неверными и не представляющими поэтому более никакого интереса?
Сегодня 8 января, регулы закончились. Они продолжались всего два дня - маловато. Уверена, что на самом деле они длились три или четыре дня. Вот уже второе доказательство того, что я непроизвольно сокращаю время. Нужно перейти на другую дату, которая кажется мне более близкой к действительной...
Снова задремала, но не могу утверждать, что спала целую ночь. Почти ничего не сделала. Если я начну с новой даты, то через некоторое время, очевидно, снова отстану. Приблизительно я смогу установить истинную дату по появлению регул, и мне снова придется переменить дату на более близкую к действительной. В конечном счете получается порочный круг, но потерять представление о времени я не могу".
Поэтому Жози начала новый отсчет времени, перескочив на 29 января.
Но с 6 на 7 февраля по ее физиологическому времени (фактически же - 26 февраля) у Жози начались регулы в третий и последний раз за время ее пребывания под землей.
Это ее крайне удивило, ибо она не могла себе представить, чтобы промежуток между регулами мог сократиться до недели. Ей пришлось признать, что ее отсчет времени ошибочен, хотя раньше она не могла с этим согласиться. И она снова переменила дату, причем самое удивительное то, как близко к истинной дате ее подвели физиологические ориентиры: "б февраля" она переправляет на "20 февраля"; на самом деле было 26-е. Ошибка на шесть дней не столь существенна.

Белая мышь, которую Жози Лорес взяла с собой в пещеру, в течение нескольких недель скрашивала одиночество спелеонавтки

"Сегодня у меня опять регулы! Я совершенно сбита с толку, не знаю, что и думать. Неужели третий месяц подходит к концу? Это кажется мне невероятным, так как последний раз они у меня были 29 января. Исходя из продолжительности менструального цикла, я изменила дату с начала на конец месяца (хорошо помню это). Итак, я перескочила на 29 января, а по моему подсчету сейчас 6 февраля, то есть прошло восемь дней, округленно - десять. Если предположить, что продолжительность моего сна равна целой ночи и, следовательно, мои сутки удлинились до 48 часов, все равно невозможно поверить, что уже прошло двадцать дней. Я не могу допустить подобную мысль. Значит, сейчас приблизительно 20 февраля, и остается двадцать три дня до окончания трехмесячного срока (с 15 декабря по 15 марта). Тони не понимает, как хорошо быть мужчиной и не ведать, сколько дней осталось провести под землей, хоть он, вероятно, и пытается подсчитать. Держу пари, что он дальше от истины, чем я. Впрочем, возможно, что я ошибаюсь больше. Хотя ни в чем нельзя быть до конца уверенной, мое представление о времени основано на более прочной базе, чем у него. Ну, а если мой цикл нарушен полностью (на этот раз у меня не было никаких предшествующих симптомов)? Тогда все мои предположения ничего не стоят... Я окончательно зашла в тупик. Подсознательно чувствую, что отстаю, или же мне изменяет память. Менструальный цикл вновь спутал все мои подсчеты. Психологически это повторение цикла для меня крайне тягостно и вызывает конфликт с самой собой. Чему верить? Что мне остается около двадцати трех дней? Или что сейчас только 51-й день и я основательно заблуждаюсь? Возможно и то, и другое. Теряюсь в догадках. Сколь тягостны эти сомнения! Чем больше задаю себе вопросов, тем меньше нахожу ответов и решений, тем сильнее мои сомнения и неуверенность. Чувствую, что обычная уравновешенность покидает меня. Однако нужно решиться: либо оставить прежнюю дату, либо перескочить на 20-е. С учетом всего выбираю второе. Тем хуже!"[2]

Подъем Жози Лорес на поверхность состоялся 13 марта 1965 года

Как видно из этого дневника, оценка хода времени женщиной, выключенной из нормального суточного ритма, очень сложная задача.
И сейчас, через десять лет, наблюдения Жози Лорес остаются уникальными. Чтобы выяснить, как женщины оценивают длительные промежутки времени, нужны новые эксперименты с применением сложных технических средств.

 

Зубы на полке. Победа!

Для проведения экспериментов я располагал ничтожными средствами и влез в долги. Жить зимой в палатке на поверхности было очень тяжело из-за климатических условий: температура по ночам колебалась от 5 до 25° мороза, который не щадил нас. Снегопад заблокировал нас в лесу с самого декабря, и, чтобы добраться до деревушки Ла-Мульер, жители которой радушно нас встречали и кормили, необходимо было совершить длительный переход по колено в снегу.

Подъем Антуана Сенни на поверхность

В сущности, для того чтобы оба эксперимента завершились успешно, нашей маленькой группе, обеспечивавшей на поверхности непрерывный контроль, пришлось буквально "положить зубы на полку", и с каждым днем это становилось все тяжелее. У нас было так мало продуктов, что иногда мы бывали по-настоящему голодны. Эта ситуация повторилась в 1972 году в пещере Миднайт, где в меню группы, оставшейся на поверхности, в частности, фигурировали гремучие змеи[3].
Что касается борьбы с холодом, то Поль-Эмиль Виктор, руководитель французских полярных экспедиций, помог нам выйти из затруднительного положения, снабдив спальными мешками и очень теплыми костюмами на пуховой подкладке. Наконец, прибытие в наш лагерь (большую палатку на деревянном настиле) двух горноспасателей позволило нам немного передохнуть и окончательно обеспечило успех эксперимента, во всяком случае, научную его сторону, а именно запись истинного времени биологической активности и умственной деятельности обоих наших друзей.

Лето 1965 года: 22 дня в одиночестве, но с часами Жерар Бисенко на глубине 20 метров в пропасти Виньерон

Спокойствие и несгибаемая сила воли, которую Жозиана Лорес проявляла в течение восьмидесяти девяти дней, а Антуан Сенни - ста двадцати пяти, привели их к победе. Благодаря успешному завершению экспериментов мне удалось заинтересовать своими исследованиями (которые подверглись придирчивому обсуждению в научных и спелеологических кругах) самые авторитетные учреждения Франции. А также уплатить долги!
В результате этого эксперимента геология и физическая спелеология исчезли из моей жизни почти на десять лет.
Краткий 22-дневный эксперимент с участием трех товарищей - Ги, Раймона Валанта и Роланда Мулейра - в августе 1965 года в палатке Жози и одновременно с этим эксперимент той же продолжительности с участием Жерара Бисенко (ему разрешили взять часы), во время проведения которых нам удалось получать на расстоянии первые электроэнцефалограммы испытуемых во время сна, позволили мне добиться заключения правительственного контракта.
Начиналась новая эра. Благодаря предоставленным в мое распоряжение материальным средствам и случайной встрече на борту "Калипсо" (судно Ж.-И. Кусто, возглавлявшего исследование "Преконтинент III") с двумя выдающимися атомщиками из Коллеж де Франс - физиком Жаном-Клодом Дюма и специалистом по электронике Пьером Вержезаком - мне удалось усовершенствовать технические методы своих исследований и наметить новые темы.

Торжественный выход Антуана Сенни из пропасти Оливье после 4 месяцев полного одиночества. На фотоснимке он запечатлен в окружении жены, сына и Жози Лорес, которая специально приехала из Парижа, где она проходила обследование

 

Человек-лаборатория

Когда, заглядывая в прошлое, вспоминаешь, кем были спелеонавты, эти бескорыстные, но страстно увлеченные своим делом пионеры длительного пребывания под землей, то констатируешь, что всех их, независимо от характера, уровня культуры и индивидуальных особенностей, роднило нечто общее. Во-первых, все они были спелеологами, а это - интересные люди, среди которых могут встретиться и доктор наук, и строительный рабочий, связанные как страхующим канатом, так и общими устремлениями; во-вторых, они входили в число моих друзей, то есть мне были более или менее известны их характеры, достоинства, недостатки и стаж работы в области спелеологии.
В 1966 году я остановил свой выбор на Жане-Пьере Мере те, чтобы попытаться осуществить серьезный эксперимент полгода под землей без ориентиров во времени.

После экспериментов 1965 года я вошел в контакт с профессором Францем Гальбергом, одним из самых выдающихся ученых НАСА (Центр пилотируемых космических кораблей им. Линдона Б. Джонсона в Хьюстоне), изучавших биологические ритмы человека. Благодаря авторитетному содействию Управления изысканий и экспериментов военного министерства со мной был заключен договор на проведение исследований. Биологический отдел этого управления рекомендовал мне тех ученых, которые должны были расширить программу моих экспериментов каждый по своей специальности.
Профессор Жуве, известный своими исследованиями сна и сновидений, был нашим консультантом в области изучения сна. В результате Мерете был весь обложен датчиками-электродами: пара - на висках, один - на лбу, пара - у глаз, пара - на подбородке и еще одна пара - на области сердца. Эти датчики должны были улавливать электрическую активность его мозга, движения глаз, тонус мышц. Кроме того, с помощью миниатюрного аппарата конструкции Пьера Вержезака регистрировались ритмы сердца и дыхания.
К тому же профессор Фресс, известный своими трудами о чувстве времени у человека[4], одолжил нам приборы для регистрации рефлексов и разработал серию психологических тестов, с помощью которых течение времени определялось более точно.
Жан-Пьер Мерете спустился под землю 1 июня 1966 года в 13 часов и выбрался на поверхность лишь 30 ноября в 12 часов, после ста восьмидесяти одного дня одиночества, посвященного служению науке.

Чуть ли не в первый день эксперимента он поранил себе лицо датчиками. Фотоснимки, сделанные под землей, свидетельствуют о мучениях, перенесенных им, чтобы довести до конца нашу программу исследований сна и сновидений.
Сон и фаза сновидений улавливались на поверхности земли с помощью динографа Бекмана, регистрирующего волны мозга. Мы получили десять километров ленты с электроэнцефалограммами Мерете, что соответствует более чем тысяче двумстам часам записи.
Мы не представляли себе, до чего туго ему приходилось. По правде говоря, когда он сообщал, что у него саднит, зудит, кровоточит кожа, мы думали, что он преувеличивает свои страдания, чтобы не возиться с датчиками так часто и долго. Мы ошибались. Мы просили его не снимать их "еще немного". Он почти всегда соглашался; на самом деле это "еще немного" растягивалось на десятки часов.
Не шутки ради мы просили Жана-Пьера принести такую жертву: нужно было во что бы то ни стало проводить непрерывные длительные записи не только в часы сна, но и в периоды бодрствования. Действительно, при эксперименте с Жози Лорес мы зафиксировали любопытное явление. Несмотря на инструкцию звонить нам при каждом отходе ко сну, Жози внезапно засыпала в периоды активной деятельности, без предшествующих симптомов. Это явление могло при исключительных условиях (например, в космосе) иметь серьезные последствия. Мы хотели выяснить, какого типа волны появятся на ЭЭГ в такие моменты - медленные, быстрые или соответствующие фазе сновидении? С целью установить это Мерете должен был не снимать датчики и в периоды бодрствования, чтобы мы могли записывать его электроэнцефалограммы при наступлении дремотного состояния. Однако не следует забывать при этом, что "дни" Мерете продолжались иногда часов по двадцать...

Жан-Пьер Мерете, человек-лаборатория, весь обложенный датчиками-электродами, которые должны были улавливать электрическую активность мозга, тонус мышц и т. д. В течение всего эксперимента измерялись внутренняя температура тела и температура кожи

Мерете проносил датчики свыше тысячи часов, причем непрерывные сеансы длились от тридцати до семидесяти часов! Этого вполне достаточно, чтобы судить о высоком уровне эксперимента. Мерете стал одним из пионеров биологических исследований, столь необходимых и для астронавтики. Он доказал, что для обеспечения непрерывных записей во время продолжительных полетов в космосе на смену электродам должны прийти другие контролирующие устройства. Впрочем, датчики, которые он использовал, были в то время самыми совершенными, идентичными тем, которые применялись американскими космонавтами на борту "Джемини"; нам их доставил Жан-Люк Боссар.

 

На поводке, как собака

В течение 2800 часов Жан-Пьер Мерете носил (одно из самых замечательных достижений этого эксперимента) комбинезон из пропилена, прошитого специальными нитями, под которым было расположено десять нательных датчиков и установлен ректальный зонд. Этот комбинезон был соединен кабелем длиной около 100 метров с регистрирующим прибором, помещенным под землей, в месте, к которому спелеолог не имел доступа.

Этот комбинезон был предоставлен нам Лабораторией авиационной и космической медицины Центра испытательных полетов в Бретиньи и был предназначен специально для измерения как внутренней температуры тела, так и температуры кожи; однако в течение столь продолжительного срока им пользовались впервые.
С какими бы неудобствами ни было связано ношение датчиков, еще труднее Жану-Пьеру, очевидно, было находиться "на привязи" в течение значительной части эксперимента.
Именно "на привязи", как собака на поводке или даже на двух, не особенно длинных - не более 10 метров. Это практически препятствовало выходу из палатки всякий раз, когда начиналась запись.
Если представить себе, какая же должна быть сила воли для преодоления этого, невольно призадумаешься тем более что четыре месяца из шести были проведены на площади в 16 квадратных метров, загроможденной разнообразными приборами. Для передвижений оставалось не более пяти-шести квадратных метров.

Полагаю, что это выдающееся достижение Жана-Пьера Мерете предвосхитило жизнь на борту первых космических кораблей в течение долгих месяцев. Последний известный мне эксперимент подобного рода был проведен в 1965 году, когда аналогичная запись проводилась на борту американской атомной подводной лодки в течение 18 дней.
Температурные кривые Жана-Пьера Мерете - единственные в своем роде, так как охватывают весьма продолжительный период времени: в них зафиксированы результаты около двух миллионов измерений. Мерете стал настоящей ходячей электронной лабораторией.
Особенно тяжело ему приходилось на начальном этапе пребывания под землей; постепенно он волей-неволей свыкся с этим принудительным и столь непривычным режимом. Если вспомнить, что при аналогичных экспериментах испытуемые носили датчики не более двадцати дней, то достижение Жана-Пьера поражает: непрерывное измерение внутренней температуры тела в течение ста двадцати дней! К тому же в соответствии с этим режимом предусматрив-лись довольно частые и болезненные манипуляции с начала и до конца эксперимента. Один американский ученый, крупный специалист в области космической медицины, воспользовавшийся поездкой на последний международный конгресс по астронавтике в Мадриде, чтобы посетить и Францию, с трудом поверил, что так было на самом деле.
Наука обязана Жану-Пьеру Мерете и тем, что с его помощью впервые удалось записать на пленку тепловой баланс человека за период времени, статистически значимый, и я могу без всякого преувеличения утверждать, что благодаря огромному количеству полученных данных этот эксперимент станет эталоном для всех последующих исследований ритмов терморегуляции человека.

Принудительные психологические тесты

Весьма обременительной обязанностью Жана-Пьера Мерете, выполнявшейся им в интересах науки, была серия тестов, которые он должен был проделывать при каждом своем звонке, то есть при каждом пробуждении, приеме пищи, отправлении естественных надобностей и отходе ко сну.

В сущности, весь его день был заполнен этими тестами, выполнение которых к концу эксперимента было для него "хуже горькой редьки".
Каждый свой звонок Жан-Пьер должен был отстучать определенным образом с помощью ключа Морзе. Эти сигналы передавались по кабелю на записывающий прибор, находившийся на поверхности. Такой "тест на спонтанность темпа" служил для изучения основного ритма. Завершив его, Мерете переходил на "тест быстроты реакции". Он должен был смотреть одновременно на несколько светящихся экранов различного цвета. После сигнала "Внимание!" зажигалась с поверхности то синяя, то оранжевая, то белая лампочка; сразу после ее вспышки Мерете должен был нажать на ключ Морзе, и мы наверху записывали интервал в долях секунды между моментом, когда он замечал световой сигнал, и моментом нажатия на ключ.
Мы изучили также его рефлексы, что позволило получить вполне объективное представление об утомляемости и быстроте реакций Жана-Пьера в течение всего эксперимента.
Частенько он выражал желание, чтобы приборы наконец испортились, избавив его от этих тягостных процедур.

Жизнь под землей

Чтобы бороться с вредными последствиями вынужденной бездеятельности, которая была вызвана тем, что длительное время приходилось носить специальный комбинезон или датчики, Жан-Пьер в минуты относительной свободы разминал мускулы, совершая время от времени небольшие экскурсии или фотографируя подземный мир.

Эти вылазки таили в себе опасности и вызывали у меня некоторую тревогу. Я предпочел бы, чтобы Жан-Пьер спокойно сидел в своей палатке. Но как удержать в ней человека, которого лишили возможности двигаться в течение тысяч часов? Жан-Пьер был добровольцем, сохранял свободу личности, и я не мог воспрепятствовать его вылазкам.
В сущности, если и обошлось без несчастных случаев, то благодаря альпинистским навыкам, приобретенным Мерете за два года в высокогорной школе в Шамони. Его вылазки сопровождались несколькими падениями, но, к счастью, без серьезных последствий, благодаря системе автостраховки и техники безопасности, которыми он пользовался. Но когда мы узнавали об этих акробатических упражнениях, то начинали опасаться худшего.
В общем, уровень физической активности Жана-Пьера был невысоким. Будучи "на привязи", он за пределами палатки мог сделать лишь несколько шагов (ненадолго отстегнувшись для этого), только когда ему нужно было посетить туалет или отнести к люку мочу для анализа.

Он не только карабкался по отвесным стенам, но и закрепил на уступе над палаткой 10-метровую лестницу и время от времени пользовался ею для фотографирования, которое также производилось в условиях по меньшей мере небезопасных. Насколько несложно под землей фотографировать других, настолько же трудно делать снимки с самого себя, да еще стремясь к тому, чтобы они были оригинальными.
Занятия фотографией были для Жана-Пьера отдыхом и своеобразной разрядкой. Благодаря этому мы располагаем фотодокументами о его образе жизни и времяпрепровождении.
Большую часть времени Мерете проводил в своей палатке. Но что может делать человек в полном одиночестве, на протяжении тысяч часов, более изолированный, чем уголовный преступник, в пустынном, мрачном, враждебном мире, где жизнь можно поддерживать лишь искусственным образом? Чем заполнить ему время, текущее крайне медленно, чтобы не впасть в отчаяние, вызванное одиночеством и отсутствием всяких социальных контактов? Ни телевизора, ни радиоприемника... Поневоле приходится заниматься самоанализом, созерцать себя как в зеркале.
Да, Мерете должен был вынести пытку одиночеством, преодолев чувство тоски, никчемности всего, мало-помалу подтачивающее самый здравый ум. Под землей весь небогатый комплекс движений повторяется вновь и вновь со все более раздражающей монотонностью. Не раз он бывал близок к депрессии, к отчаянию. Но хоть порой ему становилось невмоготу или смертельно надоедало играть роль ходячей лаборатории, он всегда находил мужество побороть эту минутную слабость.
Между тем как Антуан Сенни почти беспрерывно читал (четыре сотни книг за четыре месяца), чтобы отвлечься от печальных мыслей, не думать о своей участи и не томиться от мук одиночества, Мерете прочел за полгода только пять книг, в том числе "Грека Зорбу" - дважды.
Но у него было другое средство коротать время: главным занятием было рисование - его конек с той поры, как он посещал в Париже курсы декоративного искусства. Вынужденный ограничить свою физическую деятельность, он целыми часами усердно делал зарисовки на юмористические сюжеты. Думая, что рисует два-три часа, он нередко просиживал за походным столиком по десять, двадцать и даже тридцать часов подряд. Сначала рисунки были плодом его фантазии; он отражал в них свои мечты и, может быть, тайные желания. Потом ему захотелось составить "летопись" своей жизни в пещере, изобразив себя первобытным человеком. Эти юмористические рисунки косвенным образом способствовали удаче эксперимента, ибо Мерете затрачивал немало времени на их отделку.
Кроме того, он лепил из глины, писал довольно удачные акварели и вдобавок мог слушать музыку. Но так как магнитофонных лент у него было мало, он для разнообразия запускал их в обратном направлении, от конца к началу...
Несомненно, победа в борьбе с одиночеством была результатом того, что ему удалось создать в уме мир мечты, позволявший хотя бы на короткое время забывать о своем положении.

Новые технические средства служат людям

Мы видели, как проводились медико-биологические наблюдения над Жаном-Пьером Мерете: посредством электродов, подсоединенных кабелями к приборам, усиливающим и регистрирующим сигналы от сердца, мозга, органов дыхания. Этот способ наблюдений общепринят в современных больницах, в некоторых центрах реанимации, но предполагает стационарные установки, занимающие много места, и, кроме того, больной должен постоянно находиться "на привязи".

Моя электронная лаборатория для тщательного изучения пещер и спелеонавтов, связанная с нашими подземными лагерями. Спроектированная и оборудованная Дюма, Вержезаком, Суветоном и их друзьями - учеными-атомщиками, она позволила нам сделать значительный шаг вперед для изучения биологических ритмов человека

Счастливая встреча с двумя учеными из Коллеж де Франс, ставшими впоследствии моими друзьями - Дюма и Вержезаком, привела к полному перевороту во всей технологии моих дальнейших экспериментов "вне времени" в пещерах. Вержезаку и Дюма удалось сконструировать миниатюрные электронные приборчики, устранившие те неприятные ощущения, с которыми пришлось столкнуться Жану-Пьеру Мерете.
Вес этих приборов не превышал двухсот граммов, а по габаритам они приближались к двум пачкам папирос. Средством передачи биологической информации был не кабель, а миниатюрные радиопередатчики и усилители, укрепленные на теле. Эта техника частично сродни той, которой пользуются сейчас астронавты на борту космического корабля. Она обеспечивает испытуемым полную свободу передвижения и предоставляет им наибольшие удобства.
Это техническое новшество, которое было применено лишь в последний день эксперимента Жана-Пьера Мерете, получило с тех пор широкое распространение в области практической медицины и биологии.

Сорокавосьмичасовой ритм

Без обычных ориентиров времени, какими являются день и ночь, фазы жизнедеятельности Мерете быстро сместились. Поскольку он просыпался и ложился спать ежедневно на два-три часа позже, периоды бодрствования и сна очень скоро перестали совпадать у него с земным ритмом. Часто, например, он пробуждался в 8 часов вечера, а засыпал в 11 часов утра.
Мы уже наблюдали это явление при моем эксперименте в 1962 году, а также при экспериментах Жози Лорес и Антуана Сенни в 1964-1965 годах. Но результаты, полученные Жаном-Пьером Мерете, были поразительны: они подтвердили, на сей раз с помощью электроэнцефалограмм, зарегистрированных во время сна, наличие у человека 48-часового ритма.
В течение первых десяти дней жизни под землей ритм у Мерете был равен примерно 25 часам (15 часов бодрствования и 10 часов сна), что почти соответствовало нормальному ритму. В течение следующего месяца его организм следовал ритму продолжительностью около 48 часов (34 часа бодрствования и 14 часов сна).
Следующие месяцы снова удивили нас: ритм у Мерете стал непостоянным и колебался от 18 до 35 часов, с периодами активности от 12 до 20 часов и сна от 7 до 15 часов. Иногда он спал даже 17 часов!
Эта нерегулярность ритма (были зафиксированы циклы без всякого отдыха длительностью около 50 часов, при средней продолжительности 25 часов) попрежнему вызывает интерес специалистов и по-новому ставит перед ними ряд проблем. Это, несомненно, один из наиболее важных результатов эксперимента Жана-Пьера Мерете.

В поисках соотношения между бодрствованием и сном

15 января 1969 года Жак Шабер и Филипп Энглендер поднялись на поверхность после пяти месяцев полного одиночества в пропасти Оливье вблизи Андона (Приморские Альпы). Этим завершились седьмой и восьмой эксперименты Французского института спелеологии по продолжительному пребыванию в пещерах без ориентиров во времени.
Эти два последних эксперимента, которые могут быть названы революционизирующими, значительно отличались от предшествующих.
Один из двух спелеонавтов (так называют, по аналогии с океанавтами и астронавтами, людей, проводящих эксперименты по длительному пребыванию в пещерах) должен был жить около трех месяцев при постоянно горевшем, очень ярком свете; другой должен был попытаться жить в течение двух месяцев по 48-часовому режиму бодрствования и сна.
Чем был вызван такой выбор характера экспериментов? Как приспособиться к суткам продолжительностью 48 часов, не вызывая нарушений физиологических функций? Это кажется нелепым и невозможным.
Чтобы объяснить этот выбор, я должен совершить экскурс в прошлое, прокомментировать научные результаты опыта с Жаном-Пьером Мерете и тот шаг вперед, который он заставил нас сделать.
Когда Антуан Сенни закончил в 1965 году свой эксперимент одиночества под землей в течение 3000 часов (125 дней), я заметил, что средняя продолжительность его сна при 48-часовом ритме равнялась двенадцати часам. Таким образом, его цикл состоял из 36 часов бодрствования и 12 часов сна, однако эта закономерность несколько нарушалась: Сенни мог проспать 30 часов, и тогда на активный период оставалось только 18 часов. Вот почему, когда в 1965 году Управление изысканий и экспериментов военного министерства решило заключить со мной контракт на проведение исследований, возникла мысль изучить характер этого сна, который столь увеличивает работоспособность человека и дает организму огромные возможности для восстановления сил.
За двенадцать лет наши познания о сне чрезвычайно расширились благодаря методу электроэнцефалографии, позволяющему записывать изменения электрических потенциалов мозга. Сон не является, как полагали раньше, простой потерей сознания, при которой организм ежесуточно впадает в особое состояние, перемежающееся сновидениями. Здесь мы имеем дело с нейрофизиологической функцией, действующей через определенные промежутки времени, причем сновидения составляют одну из главных фаз сна. Современная нейрофизиология различает два типа сна: при одном - ЭЭГ регистрирует медленные волны большой амплитуды, а при другом - быстрые, низковольтные, близкие к тем, которые характерны для ЭЭГ в момент пробуждения. Этот второй тип сна и соответствует фазе сновидений; в этой фазе наблюдаются непроизвольные быстрые движения глаз и полное расслабление мышц.
На эту фазу приходится примерно 20% общей продолжительности сна. Она необходима для поддержания организма в нормальном состоянии. Опыты на животных показали даже, что искусственное устранение этой фазы может привести к серьезным психическим и физическим расстройствам.
В нашем случае был поставлен вопрос, как изменяется продолжительность разных фаз сна у человека, когда он помещен в постоянную среду и его ритм смены бодрствования и сна стал другим? Эксперимент, выполненный Мерете, позволил получить ответ (по крайней мере частичный) на этот важнейший вопрос и построить рабочие гипотезы.
Впервые в мире колебания ряда физиологических функций можно было измерить точно благодаря приборам, которыми меня снабдили Жан-Клод Дюма и Пьер Вержезак.
Следует учитывать, что когда американские или советские ученые исследуют, в частности, сон своих испытуемых добровольцев, то не выходят из рамок местного времени и 24-часового суточного ритма. Поэтому доля фаз сновидений и глубокого сна по отношению к общей его продолжительности изменяется в узких пределах.
Наши эксперименты "вне времени", напротив, показали, как развиваются и распределяются по времени фазы сновидений и другие фазы сна не только при 24-часовом цикле, но и при других - 36-часовом, 48-часовом и даже 60-часовом; как соотносится продолжительность этих фаз с продолжительностью предшествующей или последующей активности.
Анализ наших графиков выявил тесную связь между изменениями общей продолжительности сна и фазы сновидений, и особенно статистически значимое соотношение между продолжительностью этой фазы и продолжительностью предшествующей ей активности.
Если существует эффективная причинная зависимость между фазой сновидений и временем пробуждения, то, значит, можно регулировать сон с помощью физиологически активных соединений, проще говоря - медикаментов.
Важным вкладом французских исследователей в науку о сне является открытие лионской школой нервных центров для каждой из фаз: сновидений и глубокого сна. Эти центры представляют собой группы клеток мозга, богатых моноаминами; причем нервные клетки, богатые серотином, по-видимому, индуцируют глубокий сон, а клетки, богатые норадреналином, связаны с возникновением сновидений. Это означает, что в близком будущем нейрофизиологи смогут вызывать у человека пробуждение в заранее намеченный срок.
Вот что позволил выявить эксперимент Мерете в 1966 году. Учитывая важность его результатов, было необходимо организовать новые эксперименты "вне времени", чтобы глубже изучить проблему взаимосвязей между активностью, ее цикличностью и сновидениями, а также влияние на это личных качеств испытуемого.
Поскольку мы не знали, сможет ли другой человек сразу и быстро, подобно Сенни и Мерете, перейти от суточного ритма к двухсуточному, я решил, что нужен не один испытуемый, а двое. Это давало дополнительные шансы на успех.

Два добровольца пропасти Оливье

Филипп Энглендер, 30 лет, и Жак Шабер, 28 лет, - два различных типа людей. Первый, Филипп, - простой, впечатлительный, общительный, экспансивный, непосредственный, со средним образованием, с характером "первичного типа"[5].
Филипп по своему характеру представлял собой контраст со вторым, Жаком, более сосредоточенным, уравновешенным, способным к самоанализу, дважды обдумывающим каждое свое действие, прежде чем совершить его, то есть с характером "вторичного типа". Он тоже активен, но не так впечатлителен; его манеры и круг чтения говорят о том, что он интеллектуал, и действительно, он - преподаватель английского языка и переводчик.

Палатка Филиппа Эглендера в зале Мартеля

Как они будут вести себя при отсутствии ориентиров во времени? Кто из них быстрее изменит обычный 24-часовой ритм чередования бодрствования и сна, соответствующий земным суткам?
У Филиппа этот суточный 24-часовой ритм через две недели сменился 48-часовым, который продолжался 12 дней. Тогда, согласно плану, составленному мной совместно с французскими военными экспертами, я принял смелое решение: попытаться закрепить у Филиппа возникший у него спонтанно 48-часовой цикл еще на два месяца и добиться этого посредством яркой лампы в 500 ватт, которая будет гореть над его прозрачной палаткой по 34 часа все дни. Конечно, Филиппу не было известно, сколько времени будет каждый раз гореть эта лампа
Эта попытка удалась как нельзя лучше. Впервые человек жил в мире, где сутки удлинились вдвое: 36 часов бодрствования и только 12 часов сна, без каких бы то ни было нарушений. Филипп, как показали многочисленные электроэнцефалограммы его сна, прекрасно приспособился к этому режиму.
Тогда, полагая, что наш опыт увенчался успехом, я решил предоставить Филиппу жить по своему усмотрению, как в начальный период эксперимента. Произошло нечто, поразившее меня больше, чем все прочие открытия при наших экспериментах "вне времени" в пещерах. Филипп, вместо того чтобы вернуться к 24-часовому суточному ритму, продолжал, не прилагая ни малейших усилий, сохранять 48-часовой ритм бодрствования и сна. Так что когда ему объявили, что уже 4 января, он воскликнул:
- Ого! Я пропустил Новый год! Думал, что сейчас только начало ноября!
Жак, напротив, сохранил биологический счет времени, близкий к суткам: интервалы между его пробуждениями в среднем составили 28 часов.
После того как Филипп Энглендер перешел на 48-часовой ритм, я поставил второй эксперимент, предусмотренный программой: заставить другого спелеонавта жить при постоянном освещении.
Как будет чувствовать себя Жак Шабер без ориентиров во времени, при ярком свете, который будет гореть, пока он спит? Не окажет ли эта лампа, также мощностью 500 ватт, крайне неблагоприятное влияние на его сон и не нарушит ли равновесие его организма как в физическом, так и в психическом отношении?

Палатка Жака Шабера

Оказалось, наоборот: яркое освещение Жаку пришлось по душе; его сон нисколько не нарушился. Ритм смены бодрствования и сна у него лишь на третий месяц полного одиночества составил 48 часов, что сопровождалось усиленной физической активностью; в частности, он проводил разведки.
По расчетам Жака, между его спуском в "преисподнюю" 28 августа и выходом на поверхность 15 января прошло 105 дней вместо 130. Жак также пропустил Новый год и даже был уверен, что он еще не наступил.
Независимо от расчетов, которые проводятся при отсутствии ориентиров во времени, последнее в одиночестве на дне пропасти кажется короче. Чем это объяснить?
Вехи для ориентирования немногочисленны и не связаны с чем-либо запоминающимся. Вы просыпаетесь, встаете, умываетесь, завтракаете. С поверхности запрашивают: "Сколько времени прошло после вашего пробуждения?" Вы отвечаете наугад: "Один час". Затем вы читаете, пишете, одним словом, поглощены какой-либо деятельностью. Через некоторое время вас снова спрашивают: "Сколько прошло после завтрака?". Вы снова отвечаете: "Один час". Но так как вы лишены ориентиров, то уже забыли, какова истинная продолжительность часа. Вы не можете ни осознать ее, ни подсчитать. Чтобы сохранить чувство времени, нужно постоянно прикидывать в уме, быть начеку. Жак, который кое-что читал на эту тему, умел это делать; Филипп же не умел. Это объясняет, почему первый гораздо лучше противился искажению чувства времени, чем второй.
Как бы то ни было, организмы Жака и Филиппа в конце концов уступили и подчинились 48-часовому ритму.
Он давал большое преимущество: каждые сутки выигрывалось два часа. В то время как нормальный человек при обычной продолжительности суток в 24 часа должен, чтобы хорошо себя чувствовать, восемь часов из них посвящать сну, так что на еду, работу и развлечения остается только шестнадцать часов, при двухсуточном цикле на сон достаточно двенадцати часов из 48, а оставшиеся 36 часов (два раза по 18) можно посвятить той или иной деятельности.
Астронавты, приспособившиеся с помощью тренировок к этому режиму, могут не опасаться, что с ними повторится то, что произошло на борту "Аполлона-8", когда Борман, Лоуэлл и Андерс, сломленные усталостью, внезапно заснули все одновременно.
Благодаря принципиально новому характеру программы испытаний Жак и Филипп осуществили два очень важных эксперимента по добровольной изоляции под землей.
Как же они жили в своих пропастях: один - в зале Мартеля, на глубине 65 метров, второй - на глубине 85 метров, у входа в конечный зал провала Оливье? Как они сами расценивают проведенный ими эксперимент?
"Я чувствовал себя как простой служащий, отсиживающий положенные часы на работе и получающий за это зарплату, который должен писать отчеты, работать с определенной производительностью", - пишет Филипп Энглендер. Чтобы это определение не воспринималось как проявление его скромности или склонности к юмору, он добавляет: "Единственное различие между мной и другими служащими заключалось в том, что я работал не сорок часов в неделю, я три тысячи часов подряд".
Как все спелеонавты, Жак и Филипп описывали, цикл за циклом, или "день за днем", различные подробности их жизни "вне времени".
Жак не заострял внимания на деталях и писал с учетом того, что о нем будут думать, читая его записи. Факты интересовали его меньше, чем их причины и возможные последствия.
Филипп, бывший руководитель стройки, с более практическим складом ума, больше места уделял своим чувственным восприятиям. "Кроме обоняния", - признается он. Зато благодаря прекрасно развитому слуху он прекрасно анализировал звуки подземного мира.
"В начале моего заточения я улавливал так много разнообразных звуков, что не мог отделить одни от других. Но потом, очень скоро, стал различать более близкие, четкие, и более отдаленные, чуть слышные, едва уловимые. Как ни странно, эти последние сейчас докучают мне больше. В то время как шум каскадов нимало меня не беспокоит я с трудом переношу звук падающих капель воды, который доносится откуда-то издалека и примерно каждые четверть часа вторгается в мир привычных мне звуков".
Вода здесь, под землей, имеет очень важное значение. В этом чуждом человеку мире мрака вода - единственное, что движется и живет. Без нее безмолвие подземного мира было бы непереносимым.
Ну, а скука, тоска, страх?
"Одиночества не чувствовал, - замечает Жак, всегда лаконичный, когда речь идет об уже решенных проблемах. - Тоски, скуки от безделья - тоже. Все трудности остались наверху".
Это, однако, не совсем так, ибо в начале эксперимента, первые недели, Жак остро ощущал свою изолированность от мира. Но потом он настолько хорошо приспособился, что хотел провести под землей шесть месяцев вместо запланированных четырех. Более того, за несколько дней до окончания эксперимента он открыл продолжение пещеры в глубину, и, когда я сообщил ему по телефону, что эксперимент завершен, он чуть не рассердился. Его обуяла жажда обследовать расчищенный им ход, между тем как до этого в течение нескольких недель он практически избегал физической деятельности.
"Читаю... читаю... читаю... Сегодня - "Лолиту" Владимира Набокова. Там страниц пятьсот, хватит на весь день".
Филипп также перенес период физической эйфории, но в самом начале: "Копая, расчищая, высекая ступеньки, я часто истощал свои силы, работая по четыре-пять часов без перерывов". Но, как мы подсчитали на поверхности, он трудился более чем по двадцать часов!
Однажды он обнаружил ток воздуха у входа в одну галерею. "Тогда труд перестал быть для меня простым физическим упражнением, превратился в моральный долг. Мне понадобилось тридцать циклов, пока я пробил ход".
Чтобы понять Филиппа и Жака, надо вспомнить, что они оба страстно увлекались спелеологией.
Немного позже жажда открытий прошла, Филипп оставил кирку и лопату, погрузился в чтение и стал вести дневник.
"Я все реже выхожу из палатки. Дошло до того, что мне лень надеть сапоги. Хотелось бы совсем не двигаться. Прочитываю в день до шести романов и делаю менее пятидесяти шагов".
В период интенсивной физической активности Филипп, чтобы передохнуть от работы рудокопа, увлекался скалолазанием. Он часто рисковал и как-то чуть не сорвался с пятнадцатиметровой высоты. Во время опасных подъемов и спусков у него порой мелькала мысль о том, как трудно будет оказать ему помощь. Но все же ни разу не испытал страха... за исключением одного случая, когда проломилась доска настила палатки, уложенного на сваях всего в метре от дна пещеры.
Монотонность циклов регулярно нарушалась лишь одними и теми же изрядно наскучившими тестами - с момента, когда испытуемый вставал с постели (проверка рефлексов, оценка времени), вплоть до фиксации электродов на теле перед отходом ко сну.
Если Жак выполнял эти тесты с философским спокойствием, то Филиппу они вскоре осточертели, особенно один из них - с бусами. "Эти бусы, будь они прокляты! Вязальная спица, воткнутая в дощечку, и рядом сорок бусинок, которые надо нанизать как можно скорее... Идиотизм!"

Шаг вперед

Эксперименты Шабера и Энглендера, после того как полученные данные подверглись длительному (в течение года) анализу, полностью подтвердили результаты эксперимента Мерете о существовании связи между фазами сновидении и глубокого сна, а также между фазой сновидении и деятельностью во время бодрствования. Эти эксперименты открыли новые перспективы, имевшие практическое значение: позволили отбирать люден, способных жить по 48-часовому ритму. Критерии этого отбора уже разработаны.

Элен Бробекер с датчиками для телеизмерения биологических ритмов

Наши изыскания по раскрытию механизма сна и внутренних часов человека значительно продвинулись вперед, но в то же время возникшие идеи необходимо было проверить на практике.
Вот почему два года спустя я очутился один в подземных недрах Техаса. Моему предприятию предшествовали два кратковременных эксперимента: молодая женщина, Элен Бробекер, в марте 1969 года провела месяц под землей, будучи оснащена датчиками нового типа для биологических измерений на расстоянии, сконструированными Пьером Вержезаком; затем - опыт группового пребывания в пещере в течение трех недель с участием Жерара Каппа, Филиппа Энглендера и Жака Шабера.
Впереди новый, более рискованный эксперимент.

 

[1] Experiences hors du temps, Fayard, 1972.

[2] Experiences hors du temps, Fayard, 1972.

[3] Гремучие змеи образуют семейство канальчатозубых ядовитых змей. У двух североамериканских родов (Crotalus и Sistrurus) на конце хвоста имеется погремок, состоящий из подвижных сегментов, которые при быстрых колебаниях кончика хвоста производят своеобразный звук. Укусы гремучника крайне опасны для человека. - Прим. ред.

[4] Psychologie du Temps, PUF; Les Rythmes, PUF.

[5] С точки зрения психолога, весьма приблизительно можно утверждать, что человек с характером "первичного типа" сначала действует, потом думает; а с характером "вторичного типа" - сначала обдумывает свои поступки и уже потом действует.

далее>>