К.Б. СЕРАФИМОВ

ЭКСПЕДИЦИЯ ВО МРАК

СОДЕРЖАНИЕ

Р Ы Ц А Р И  П О Д З Е М Н О Й К О Р О Л Е В Ы.

Итак, Всесоюзный рекорд перекочевал в Среднюю Азию.

Надо представлять внутриполитическую обстановку в советском спелеотуризме тех лет, чтобы в достаточной мере ощутить аромат времени.

Организационно оформившись в системе советов по туризму и экскурсиям ВЦСПС [1], советский кейвинг получил название СПЕЛЕОТУРИЗМ и приобрел соответствующую иерархическую структуру. На вершине пирамиды находилась Центральная секция спелеотуризма Центрального совета по туризму и экскурсиям ВЦСПС (ЦСТиЭ ВЦСПС). Возглавил ее, в то время аспирант Института кристаллографии АН СССР, а впоследствии доктор физико-математических наук, москвич Владимир Валентинович Илюхин. Со стороны спелеологии как науки спелеотуризмом руководил геолог, а ныне доктор геологических наук, во времена существования СССР председатель бюро Секции спелеологии Научного совета по геологии и гидрогеологии Академии Наук СССР (НГСиГ АН СССР), симферополец Виктор Николаевич Дублянский. Познакомившись в 1959 году при штурме пещеры Каскадная в Крыму, эти два незаурядных лидера надолго возглавили официальный спелеотуризм в стране – один, как прямой руководитель, второй – как «комиссар», идейный вдохновитель советских спелеоисследований.

Структура официального спелеотуризма совершенствовалась, приобретала характерные особенности и строение. Прежде всего была создана система подготовки спелеотуристских кадров. Для того чтобы получить формальное право совершать пещерные путешествия, начинающему спелеотуристу необходимо было пройти три ступени подготовки в официальных учебных мероприятиях: школу предлагерной подготовки (ШПП), а затем последовательно лагеря Первого и Второго годов обучения, затратив на это около трех лет. Далее шла школа инструкторов спелеотуризма.

Понятно, что не у всякого хватало терпения одолеть столь длительный и суровый учебный процесс. Да и попасть на обучение могли далеко не все желающие. А пещеры с каждым годом привлекали к себе все больше внимания. Это становилось неким противоречием, подталкивающим большое число кейверов к самостоятельным спелеоисследованиям, в обход официальных спелеотуристских структур и системы подготовки кадров.

Вторым противоречием  в  спелеотуризме стала система маршрутно-квалификационных комиссий (МКК), через проверку которых обязаны были процеживаться все желающие совершить спелеопутешествия. Каждая спелеоэкспедиция  должна  была заранее предоставлять в МКК заявочно-маршрутные документы, а по завершении отчитываться о походе с предоставлением материалов топографической съемки маршрута, и письменного отчета. По итогам рассмотрения и защиты таких отчетов МКК «засчитывала» или «не засчитывала» путешествие, по-особому представлению присваивала или  нет  спортивные  спелеотуристские звания и разряды, фиксируя таким образом квалификацию спелеотуристов.

Говоря о квалификации, следует заметить, что система МКК имела право «дисквалифицировать» любого спелеотуриста за нарушения каких-либо правил или условий, которых постепенно развелось великое множество. Таким образом МКК из консультативного органа, нацеленного в первооснове на обеспечение безопасности спелеопутешествий, превратилась в руках властьимущих от спелеологии в удобное орудие для сведения счетов с неугодными.

Если говорить об отчетах и топографических материалах, то, на первый взгляд, в период интенсивного накопления спелеологической информации в стране такой порядок оформления спелеопутешествия казался разумным. В это благодатное время каждый выход в пещеру, порой, приносил новые открытия.

Но время шло, удельный вес первопрохождений в общем числе пещерных экспедиций объективно снижался. А требования к их бумажно-документальному оформлению, узаконенные постановлениями соответствующих организаций, как-то незаметно превратились в обязательные. Без всяких  исключений  и поправок на время и объективные изменения в спелеологической обстановке. Показательно, что требования эти, слегка изменяясь, сохранялись в «Правилах проведения туристских походов и путешествий по территории СССР» до последнего дня существования СССР.

Все бы хорошо, но вот как-то забылось в пылу спелеотуристского законотворчества, что правила эти могут быть обязательны только для добровольцев. Что туризм, тем более такой, за который присваиваются спортивные значки и разряды – сам по себе занятие добровольное. Что каждый гражданин социалистического государства, согласно принятой этим государством Конституции, – существо свободное и имеет право находиться на территории своего государства там, где ему заблагорассудится, кроме, конечно, территорий  специального режима посещения.

Но нет – мы не имели права свободно ходить в пещеры, не оформив необходимых бумажек, которые к тому же могли нам подписать, а могли и нет. И если вы все же отваживались отправиться  в  пещеру,  пренебрегая  МКК, то тут вас подстерегала еще одна интересная структура – туристская Контрольно-спасательная служба системы Советов по туризму и экскурсиям.

Этой службе вменялось в обязанность не столько спасать (для чего спасательные отряды часто не имели ни надлежащей квалификации, ни состава спасателей, ни снаряжения) сколько – «не пущать!» И горе тому, кто без надлежащих маршрутных документов попадал в лапы этих «Контрольно-спасателей» – с вами могли сделать все, что угодно. Могли просто не пустить в район, перечеркнув все ваши отпускные планы, затраты на дорогу и подготовку и т.д., могли изъять, в лучших традициях коммунистической реквизиции, снаряжение (а потом забыть отдать), могли написать задержанному на производство или по месту учебы письмо криминального содержания, после чего администрация по месту работы нарушителя должна была принять санкции (как из медвытрезвителя!). А то и того лучше – резали на куски веревки, а самих «дикарей» попросту избивали – для науки, чтоб знали, как с КСС разговаривать.

Я содрогаюсь сегодня, вспоминая те годы, когда мы были вынуждены вести партизанскую борьбу с КСС, пробираясь в свои любимые пещеры. Особенно славен был жестоким произволом и беспределом Крым, где покрыл себя недоброй славой известный в советской спелеологической среде Геннадий Пантюхин. Второе место занимал Урал. На Кавказе было попроще – горы слишком большие, в Азии – вообще благодать. Благородно держались красноярцы, контролируя Саянские пещеры.

Даже нам,  взращенным  тоталитарной  коммунистической системой, казались тогда противоестественными эти посягательства туристской бюрократии на нашу, пусть относительную, но свободу проводить свое свободное время так и там, где нам хочется. Мы удивлялись, возмущались, протестовали, как могли. Встречи с КСС оканчивались по принципу – кто сильнее, тот и прав!

Впрочем, тоталитарный спелеотуризм имел в арсенале не только кнут, но и пряники.  Официальные  спелеотуристы нет-нет, да и получали с барского стола куски в виде финансирования советами по туризму слетов, соревнований, учебных школ и семинаров, иногда даже экспедиций. Понятно, что немногие отказывались от возможности позаниматься любимым делом за счет «ничейных» профсоюзных средств. Кто был ближе к вершине спелеотуристской иерархической пирамиды, т.е. к кормушке, – тому перепадали более жирные куски и чаще, остальным – что оставалось. Поэтому большинство даже самых рьяных противников советской спелеосистемы не против были сами превратиться в официальных спелеотуристов – именно из-за возможности ходить в пещеры за «народные» деньги, но уж никак не для обременительных ритуалов «ЭмКаКа-КаэСэСной» формалистики.

Так советский спелеотуризм стал отражением в кейвинге всех основных черт камандно-бюрократической коммунистической империи под названием Советский Союз. Чему удивляться?

* * *

Но противоречия между официальной системой спелеотуризма и основной массой спелеолюбителей страны нарастали. Немалое значение в обострении внутриполитической обстановки в советском спелеотуризме сыграл и постепенно портящийся характер председателя Центральной спелеосекции. Вынужденный вести борьбу на два фронта: с чиновниками Центрального совета сверху и с непокорными массами «диких» и уклоняющихся от выполнения придуманных властями правил снизу, Илюхин тем не менее обладал формально и во многих аспектах фактически все полнотой власти в спелеотуризме. А безграничная власть портит даже очень выдержанных людей. И здесь происходили обычные для тоталитарного авторитарного общества метаморфозы.

Только еще,  кажется,  каждый коллега по совместным штурмам, подобно Борису Мартюшеву, вместе с Илюхиным принимавшим участие в первопрохождении Назаровской, мог написать что нибудь вроде: «... Вот задергалась веревка, висящая вдоль стены: по ней кто-то начал спускаться. «Четко идет: не торопится и со страховкой... Наверное, Илюхин», – подумал я. Человек на веревке добрался почти до низу, приостановился. Было видно, как он высвечивает дно, оглядывая место приземления. Потом поехал снова: оттолкнулся от стены, качнулся маятником, наконец развернулся и твердо встал на обе ноги рядом с озерком.

Молодец, Вовка! – сказал я, – Красиво спускаешься: как по нотам»[2].

И вдруг замечаешь, что только было подумаешь сказать что-либо, вроде: – Привет, Вовка! – а тебя уже предупредительно, с настойчивой сталью в голосе, поправляют:

Не Вовка, а Владимир Валентинович!

(Не Коба – а Иосиф Виссарионович. К слову.)

Пусть простят меня друзья Илюхина за такие параллели, но нам, с другой стороны баррикад, все казалось несколько по-иному, чем сверху от кормушки.

Постепенно намечаются разногласия между председателем Центральной секции и лидерами некоторых независимых групп. Разногласия эти «почему-то» часто заканчиваются неприятностями для оппонентов, вплоть до дисквалификации и запрещения ходить в пещеры. Что-что, а уж придраться к чему-либо можно всегда. О методах борьбы с неугодными могут поведать многие кейверы, по тем или иным причинам оказавшиеся в те годы вне официального спелеотуризма, на языке властей – в числе «дикарей».

Репрессии илюхинских времен, в числе других, пришлось пережить  и  выдающемуся  советскому спелеологу Даниэлю Алексеевичу Усикову. Тот самый Даня, принимавший участие в исследованиях Дублянского в Горном Крыму, о котором Виктор Николаевич упоминает в книге «Вслед за каплей воды», ставший даже инструктором илюхинских спелеосборов на Кавказе, руководитель ряда первоисследований на хребте Алек (в пещере Величественная и других) вынужден был, попав в опалу, перейти по его собственному выражению в разряд «частных» спелеологов.

Первооткрыватель входа в пропасть Снежную, руководитель первопрохождения ее до -700, Михаил Зверев в сборнике, посвященном 20-летию спелеосекции Московского Государственного Университета [3], приоткрывает перед потомками одну из таких страничек междоусобной войны Центральной спелеосекции Илюхина с низовыми секциями:

«Рассказ об истории секции МГУ будет неполный, если не упомянуть о ее взаимоотношениях с городской секцией спелеологии, возникшей практически одновременно с нами, но вскоре захватившей руководящие места в ЦС по туризму, в маршрутных комиссиях и т.д., и ставшей нашим спелеологическим начальством. Отношения с «городом» ухудшились после поездки на пленум в Красноярск в 1964 году, в которой от МГУ были Алексинский и Гапанович, а от городской секции – Илюхин. Между Алексинским и Илюхиным возникли какие-то разногласия; подробности были известны весьма малому кругу лиц. В дальнейшем эти отношения ухудшились до такой степени, что Илюхин и его ближайшие соратники противодействовали секции МГУ во всех ее проявлениях. Не упускалась любая возможность умолчать о работе секции или полить ее грязью. Оформление экспедиций в городской маршрутной комиссии крайне осложнилось. Со стороны это может выглядеть дико, но был случай, когда маршрут не был утвержден из-за того, что в список снаряжения не были вписаны спички».

Другой спелеолог МГУ В.Благодатский вспоминает:

«... Городские руководители постоянно третировали университетскую секцию, как низовую, использовали любую возможность, чтобы ущемить ее и, в конечном итоге, запретить ту или иную экспедицию. Эта борьба отнимала у нас колоссальные силы.

... Вспоминая потом этот период жизни секции, я пришел к убеждению, что без этой борьбы секция была бы просто раздавлена и прекратила бы свое существование».

* * *

Находясь в Москве в тот нелегкий и интересный период, ставший сегодня далекой историей советского спелеологического движения, я (автор этих строк) волею случая оказался в числе «диких» спелеологов и в достаточной мере лично ощутил на себе жесткий прессинг в подавлении частного кейвинга системой МКК-КСС. Не однажды нашей спелеогруппе, состоявшей из студентов двух московских вузов МГРИ и МВТУ [4], приходилось переживать столкновения с отрядами КСС в Крыму и Башкирии – в районах, где мы вели основные исследования. Многие спасатели с удовольствием исполняли по отношению к нам и нам подобным полицейско-карательные функции.

В 1976 году у нас реквизировали все снаряжение на туфовой площадке перед Красной пещерой – Кизил-Кобой:  мы отправились в путешествие без оформленных документов. Благо, что вели мы себя смирно, и нам, с помощью одесситов, удалось позже вернуть практически все.

В другой раз только наш численный перевес предотвратил драку с башкирским КСС на пути в Кутукское урочище летом 1977 года, когда нас просто не смогли одолеть.

И это притом, что наши спелеоэкспедиции на добрую половину состояли из профессиональных геологов, гидрогеологов, впоследствии профессионально занимавшихся картоведением и спелеологией, и мы сами ревниво следили за тем, чтобы пещерному миру не нанести излишнего вреда. Но что КСС было за дело до этого!

Мы считали ниже своего достоинства скрывать, кто мы и откуда, и в результате получали письма («телеги», как мы их называли) по месту учебы, за что некоторых из нас едва не лишали стипендии.

Последствия этих ненормальных отношений внутри советского спелеодвижения не задержали сказаться. К 1978 году только в Москве было более 500 неофициальных кейверов, в то время как Центральная спелеосекция насчитывала едва несколько десятков человек.

Косвенно возникали и более страшные последствия.

В конце марта 1967 года в пропасти Кутук-Сумган погибли руководители спелеосекции МГУ Валентин Алексинский и Лена Алексеева. Вот как описан эти события в методической литературе [5]:

«Трагический случай произошел в группе спелеотуристов при прохождении пещеры Кутук-Сумган. Группа в составе пяти человек, никого не оставив на поверхности, спустилась в пещеру и работала в ней четыре дня. Подойдя при возвращении к последнему 70-метровому колодцу, участники обнаружили, что лестница и две веревки, которые оставались навешенными все эти дни, обмерзли и покрылись льдом.

Первым стал  подниматься  наиболее  опытный участник (В.Алексинский, уточнения автора), цепляясь за ступеньки лестницы поочередно двумя карабинами, привязанными к беседке и обвязке, и обивая лед скальным молотком. За два часа он поднялся на 50 метров; в этот момент сверху по лестнице пошел небольшой поток воды, вызванный таянием снега. На поднимающемся не было гидрокостюма. Со дна колодца, благодаря проникающему через широкую горловину шахты дневному свету, было видно, как спелеотурист проработал еще некоторое время, затем перестал работать. Ответа на оклики снизу не последовало.

После того, как он перестал подниматься, подъем начала девушка (Е.Алексеева, уточнения автора) – наиболее опытный спелеотурист в оставшейся группе. Она поднималась тем же способом, что и первый участник, надев на себя рваный самодельный гидрокостюм, склеенный и полиэтиленовой пленки. Вода текла уже по всей лестнице. Через 50 минут снизу услышали крик и увидели, что луч фонаря, раскачиваясь, скользит по стене.

Как оказалось, перед входом в шахту в углублении скапливалась талая снеговая вода, которая к концу дня переливалась через край и начинала течь в пещеру. Первый спелеотурист с момента начала душа поднялся еще на 13 метров и был около самого карниза, за которым начинается катушка в виде закругляющегося склона. Там лестница лежала в желобе и полностью покрылась льдом, что существенно затрудняло подъем. Первый участник не видел этого и, по-видимому, рассчитывал быстро подняться. Девушка не дошла до него около 4 метров. Когда их вытащили наверх, они были покрыты льдом. Медицинское освидетельствование установило смерть от переохлаждения. Оставшиеся в пещере участники поднялись на поверхность с помощью местных жителей.

Если бы спелеотуристы поднимались в этих условиях с верхней страховкой, то время пребывания даже на обмерзшей лестнице сократилось бы во много раз и удалось бы избежать длительного воздействия ледяной воды. Ситуация была бы иной, если бы лестница висела в стороне от желоба, по которому сбегала вода».

Сухие в своей педантичности строчки официальной литературы, за которыми стоит трагедия. Оставим на совести авторов выводы о возможных вариантах предотвращения трагического исхода той экспедиции. Знать бы, где упадешь, соломку  бы подстелил! Но была и еще одна причина гибели московских спелеологов. Очень важная, если не главная. Об этом пишет член спелеосекции МГУ Г.Бенце:

«Потом, уже год спустя, я участвовал в работе какой-то комиссии, разбиравшей несчастные случаи со спелеологами СССР. Задачи этой комиссии, заседавшей в здании ВЦСПС, были не дисциплинарные (То бишь не наказывать собрались! Прим. автора), а просто – понять, по каким причинам могут быть осложнения в пещерах. Все рассматриваемые происшествия так или иначе были связаны с водой... Что же касается Вали с Леной, то выступивший там Дублянский, По-моему, очень правильно отметил решающую роль, которую имели в случае с ними плохие отношения между университетскими спелеологами и их городским начальством. Эти плохие отношения, сказал он, лишали Алексинского и его ребят возможности потерпеть поражение (сразу последовали бы различные репрессии), диктовали жесткую необходимость выйти к намеченному сроку и т.п.

Тогда же дискутировался вопрос: можно ли при спуске под землю никого не оставлять наверху? Мой собственный взгляд на это менялся несколько раз, тогда я считал, что нельзя, но сейчас думаю – а как же скалолазы лезут на несколько дней на стену и нигде никого не оставляют?

Вале нужно было иметь больше терпения, отступить, выждать, пока пройдет вода, дождаться утра и тракториста, но этого-то и нельзя было делать из-за жестких сроков» [6].

Последствия оказались трагичны...

Заканчивая эти довольно неприятные размышления, вспоминаю один случай.

Уже позднее, когда я тоже «выбился» в люди, стал руководителем Усть-Каменогорского клуба спелеологов «Сумган», мне не раз приходилось работать инструктором региональных и всесоюзных спелеосеминаров.

И вот однажды на Буковой поляне хребта Алек один из приятелей, бывший тогда начальником Контрольно-спасательного отряда (не буду называть имени, он когда-то был моим другом), доверительно рассказывал мне, как его спасатели и он лично «били морды дикарям», изымали снаряжение, куражились и издевались над своими коллегами. И только за то, что у тех не было бумажки со штампом МКК, разрешающих маршрут.

Мы сидели на Буковой, он рассказывал, я изумленно слушал. И постепенно приходило понимание того, что рассказ этот ничуть не смущает моего приятеля, что он до сих пор считает себя и своих товарищей правыми, честно выполнявшими предписания Центра – бороться с «дикарями». Им приказывали, и они боролись. Неважно, какими средствами и методами, главное, что действовали во исполнение инструкции.

А ведь мы вместе с этим парнем работали в сложных экспедициях, страховали друг друга, и не было надежнее напарника, приятнее собеседника, добрее друга. И все только потому, что мы работали вместе, и оба были инструкторами спелеотуризма, и оба имели официальные документы? А если бы мы встретились на тропе немного ранее: он – начальник КСО, а я – «дикарь» без документов? Я уже не мог ответить однозначно на этот страшный по своей сути вопрос. Вернее, мог, но не хотелось верить, что это могло бы быть...

Вот так стреляли в мирных жителей советские солдаты в Афганистане, милиция и спецназ – в демонстрантов Тбилиси, Алма-аты, Вильнюса. Приказано! И  так  же  вели  себя американские солдаты во Вьетнаме. Многие, большинство... но не все. Не все – и в этом суть.

Апофеозом произвола  зарвавшихся в опьянении властью лжеспасателей можно назвать другой, совершенно уже невероятный случай. В феврале 1986 года моим коллегам из нашей московской спелеогруппы под руководством Евгения Войдакова привелось пережить четверо суток заточения на дне все того же входного 70-метрового колодца пропасти  Сумган-Кутук [7].

Экспедиция завершала работу в верхнем сифоне подземной реки Сумгана, когда в пропасти спустилась двойка спасателей КСО башкирского города Салавата, в ведении которых находится район пещеры. Гонцы передали Войдакову письменное указание начальника спасателей немедленно закончить работы и покинуть пропасть. Что значит «немедленно» в условиях проведения развернутых работ в сифоне подземной реки? Масса баллонов из под сжатого воздуха, акваланги, подземный базовый лагерь со всем снаряжением... Чтобы только упаковать все это для подъема с глубины -130 метров на поверхность, понадобится несколько часов. Начальник Салаватского КСО был хорошо знаком со многими участниками этой группы, встречался с ними, накануне выезда группы в экспедицию был предупрежден об этом по телефону, и отлично знал, что команда не занимается спортивным спелеотуризмом и не оформила в МКК туристских маршрутных документов.

И вот – требование немедленно подниматься. Посовещавшись, москвичи послали наверх записку, где предупреждали спасателей, что подводные работы практически закончили, и завтра начнут подъем на поверхность.

Так и поступили. Каково же было изумление парней, когда, подойдя ко дну входного колодца пропасти, они не обнаружили своих, навешенных в нем, веревок! Это была шоковая ситуация. Увидеть в семидесяти метрах над головой голубое небо, к которому тебе не по чему подняться. Семьдесят метров, и гладкие исполинские стены. Веревок не было.

Так начальник «наказал» строптивых друзей –  выбрал веревки из входной шахты и попросил пастуха с близлежащей фермы сбросить их в пропасть дней через пять, если раньше ничего не произойдет: «Мол, выбрал веревки, чтоб не заледенели». Трагический случай с экспедицией МГУ десять лет назад здесь хорошо помнили все местные жители. Сказал так, а сам ушел с отрядом в город, доложить по-начальству.

  * * *

Каждый, прочитавший эти строки, может примерить на себя эту ситуацию. Что бы вы стали делать? Парни перетащили все снаряжение под входной колодец, поставили палатку и стали считать запасы наличного освещения, горючего и продуктов.

С гордостью за своих друзей хочу сказать, что состав экспедиции подобрался достаточно опытный и спокойный. Среди спелеоподводников вообще не бывает слабонервных – срабатывают эволюционные законы естественного отбора.

Экспедиция практически завершила работы, поэтому наличные запасы ее оказались весьма скудными. Бензина  для примусов практически не было. Батареек для фонариков тоже. На последних тусклых лучиках прошли по ближней лабиринтовой части пропасти, собрали все, какие могли бревна, спущенные в пропасть с целями штурма и благоустройства базовых лагерей. При помощи последних остатков сжатого воздуха в баллонах аквалангов раздули костер их этих пропитанных водой дров.

Продукты поделили из расчета на две недели ожидания. Получилось по крохотной пайке на день. Потом залезли в спальные мешки и стали ждать.

Ждали четыре дня.

Смешная история, – сказал Ромка.

Подохнешь тут со смеху, – сказал Вовчик.

Остальные промолчали.

Тише! – вдруг осипшим голосом, сказал Женька.

На четвертые сутки в пропасть упали веревки. Пастух, поразмыслив о странной просьбе начальника спасателей, заподозрил что-то неестественное, а значит, неладное и решил вернуть навеску в шахту на сутки раньше.

Первое, что сделал Войдаков, вцепившись в упавшие с неба веревки, это накрепко привязал их к стволам и глыбам на дне колодца. Чтоб опять не вытащили.

Чем черт не шутит, когда Бог спит!

* * *

Нельзя жить в мире и быть свободным от его влияния. Так неприглядная действительность коммунистического феномена XX-го столетия накладывала тяжелый отпечаток на, казалось бы, такую совершенно аполитизированную область, как спелеология.

Другой конфликт Илюхина, на этот раз с Даниэлем Усиковым, привел к ожесточенной борьбе за приоритет при исследовании пропасти Снежная на Кавказе.

К тому времени у Центральной и приближенных к ней спелеосекций наметилась еще одна неприятная тенденция – присваивать открытия «дикарей». Иллюстрацией тому – уже упомянутый нами случай с пещерой ТЕП, переименованной в Октябрьскую. Увы, это не единичный случай спелеопиратства.

Нечистоплотность всегда отвратительна, в чем бы она ни проявлялась. И присуща она, к сожалению, не только эпохе Илюхина. Если о попытке группы красноярца З.Залиева вырвать успех в пропасти Форельная у москвичей под руководством Е.Снеткова мне рассказывала участница тех событий москвичка Таня Немченко, то мне лично привелось стать участником событий, когда наша совместная с болгарским клубом «Академик», София, экспедиция 1987 года в Киевскую была обворована свердловчанами под руководством С.Валуйского. Об этой экспедиции еще будет рассказано. Скажу лишь, что в 87-м году мы потерпели в Киевской тяжелую аварию и вынуждены были с помощью наших друзей, узбекских и туркменских спелеологов вести трудные спасательные работы, поднимая из пропасти тяжело травмированного болгарского спелеолога. В суматохе спасработ в пропасти осталась часть болгарского снаряжения. Естественно, что мы обратились за помощью к свердловчанам, идущим в пещеру вслед за нами – с просьбой вынуть и вернуть иностранное снаряжение, чтобы мы могли передать его болгарам. Помогли! Вернули полторы веревки, и сказали, что больше ничего не нашли. Блестящие иностранные карабины оказались  дороже чести.

Не хотелось верить, что такое возможно, но позже, участвовавшие в составе той свердловской группы оренбуржцы подтвердили – были и карабины, и веревки, поделенные свердловчанами. А два года спустя на Всесоюзном слете в Свердловске я видел у Валуйского тот, «Кырк-тау сский», зеленый болгарский карабин. Видел и... ничего не сказал. Просто стало очень противно и больно.

Да, нечистоплотность присуща не только давней истории, но эпоха Илюхина явилась законодателем мод. Стоило появиться на горизонте сколько-нибудь перспективному району или пещере – как властьимущие спелеотуристы устремляли к ним свои честолюбивые стремления.

Так получилось и со Снежной. Не могло получиться иначе! Едва появилась информация об открытии на Бзыби и прохождении МГУшниками новой пропасти до Пятого завала, в пещеру немедленно организуется ряд экспедиций Центральной спелеосекции, Свердловска и Красноярска. Центральная спелеосекция вообще была связана тесными узами со Свердловской городской спелеосекцией (СГСС). Если взглянуть в спелеотуристскую литературу тех лет, невольно закрадывается подозрение, что все лучшие умы советского спелеотуризма были сосредоточенны именно в этих двух коллективах – авторы подавляющего числа методических материалов непременно, если не из ЦС, то уж точно из СГСС!

Красноярск, этот независимый и наиболее мощный по численности спелеотуристов, клуб России, (возглавляемый сначала Игорем Петровичем Ефремовым, а затем почти до последнего времени Юрием Ивановичем Ковалевым) был Центральной спелеосекции просто не по зубам, и Илюхин предпочитал сохранять с красноярцами дружественные отношения.

Так что Илюхин, прослышав про новую претендентку на всесоюзный рекорд, тут же поспешил собрать верных ему легионеров, и атаковать Снежную. Что ж, силы были неплохи. Но...

Дважды отступали красноярцы.

Наконец, Всесоюзная экспедиция, прорывается через заколдованный Пятый завал вверх, в неизвестный зал и называет его «Надежда». Но надежды не сбылись. Вновь выйти из зала Надежды на подземную реку Снежной экспедиции не удалось.

Очередная экспедиция союзных ЦС москвичей отступает от Пятого завала Снежной в 1975 году. И внимание Центральной спелеосекции переключается на Кырк-Тау, где в 1976 году Всесоюзная экспедиция наконец возвращает себе всесоюзный рекорд, отобранный было в Снежной «дикарями-МГУшниками» Зверева. В Киевской достигнуто дно на, более, чем километровой, глубине: -1080 метров дает топографическая съемка первопроходцев.

Но... неувязочка! Экспедиция-то хоть и всесоюзная, но... без ЦС! Пантюхин, Крым, Пермь какие-то. Как так? Прошли километровый рубеж и без Центральной спелеосекции? Шалишь!

И в Киевскую отправляется экспедиция Илюхина, чтобы вторично определить глубину пропасти при помощи гидронивелирования. Этот метод определения глубин, основанный на принципе сообщающихся сосудов очень трудоемок и требует изрядного мастерства от исполнителей. Парни Илюхина поработали на славу и вот... сенсационный результат: глубина Киевской не 1080, а всего лишь -950 метров!

Скандал! Его немедленно постарались раздуть по всей стране. Острие удара было направлено в Крымскую секцию – осмелились опубликовать непроверенные данные! Данные попали за рубеж! «Русские не умеют делать топосъемку!»

И почему-то, сходу забраковав данные Всесоюзной экспедиции, никто не усомнился в точности Илюхинской съемки. Цифра, выданная властями от спелеологии, немедленно попала в официальные сводки и до сих пор фигурирует в пещерной статистике. Неужели съемщики Всесоюзной спелеоэкспедиции были менее квалифицированны, чем илюхинские?  А  преимущества  метода гидронивелирования перед полуинструментальной – при помощи компаса и эклиметра, топографической съемкой весьма относительны. Как в первом, так и во втором случаях место для погрешностей и ошибок всегда остается, тем более, если учесть, что речь идет о пропасти километровой глубины.

Надо сказать, что точная глубина Киевской дискутируется до сих пор. Еще дважды разные спелеоэкспедиции предпринимали попытки выяснить точную денивеляцию пропасти. Были получены данные 1020 и 980 метров. Последний результат был получен при помощи баронивелирования, проведенное ташкентской спелеосекцией в 1987 году. При этом из всех, взятых под землю воздушных высотомеров-альтиметров – уцелел один, по которому и взяли конечный отсчет.

Простое сложение всех четырех результатов и вычисление среднего арифметического дает цифру -1007 метров, что очень близко соответствует действительности. Киевская заслуживает своих -1000 метров, хоть это, пожалуй, и самая простая из советских километровых гигантов. Самая простая и самая приятная для прохождения. Так показалось мне после двух посещений этой прекрасной пропасти в 1986 и 87 годах.

* * *

Неясно, как отнеслись за границей к «этому», раздутому ЦС, «конфузу» с определением глубины среднеазиатского полюса глубины. В то время большинство из нас было надежно отгорожено от «коварной» заграницы коммунистической заботой о нашем идейном здоровье. Простые спелеотуристы за рубеж не попадали. В зарубежных поездках участвовала прежде всего верхушка Центральной спелеосекции и приближенные к ней, а также такие суперклубы, каким во все времена оставался Красноярский Краевой Клуб Спелеологов. Известны поездки советских спелеологов в Польшу, Венгрию, Болгарию, участие советской делегации на VI Конгрессе Международного Союза Спелеологов (МСС – UIS) в Чехословацком городе Оломоуц в 1973 году.

Верхушка советского  спелеотуризма  имела контакты с зарубежным спелеодвижением, получала разнообразнейшую информацию о состоянии дел в западной спелеологии и спелеотехнике, но...

В оценке деятельности первого председателя ЦС – официального лидера советского спелеотуризма на протяжении первых пятнадцати лет, возможны противоречивые оценки. Многое теперь уже растворилось в прошлом. Но начиная углубленно погружаться в его документы наталкиваешься, порой, на удивительные факты.

Например, что послужило причиной тому, что советский технический вертикальный кейвинг выбрал свой собственный путь развития – применение стальных тросов, в то время как весь мир переходил к технике «Одинарной веревки»(SRT)? Только ли тот печальный факт, что в нашей стране до последнего времени не производилось в достаточном количестве пригодных для спортивных целей нейлоновых веревок? Конечно нет.

Главная причина, без сомнения, в том, что советский спелеотуризм был устроен так же, как и государство, в котором он существовал. Сумасшедшая централизация, жестокая цензура, приоритет, пусть бредовых, но своих разработок – (все разрушалось «до основанья, а затем!»), воспитание отношения к западу, как к рассаднику капиталистической чумы-идеологии.

Илюхин со товарищи, обладая самыми современными зарубежными техническими разработками, в силу разных причин не могли, а может быть, и не хотели, оценить их положительных качеств. Оригинальная западная информация долгое время оставалась для широких масс спелеологического движения страны – терра инкогнита, куда впускались только избранные. Верхушка по-своему перерабатывала разработки зарубежных школ спелеологии. Перерисовывая (в буквальном смысле!) картинки из французских, австралийских, английских учебников по кейвингу, Илюхин и его соратники тут же давали им советскую трактовку в духе сложившейся в стране спелеотехники.  Ну, например, пририсовывали вторую веревку к иллюстрациям по SRT! Взять хотя бы широко известные «Путешествия под землей» В.В.Илюхина и В.Н.Дублянского или методические рекомендации по технике спелеотуризма, выпускаемые в те годы [8].

По крайней мере все это было некорректным по отношению к истине. А по большому счету наносило серьезный вред советскому любительскому спелеологическому движению. Потому что ничем нельзя нанести такой ощутимый ущерб, как утаиванием или искажением информации.

* * *

Описывая эти события, я, наверняка, пристрастен. Все унижение, пережитое мной по осознании того чудовищного обмана, пронизавшего нашу доперестроечную жизнь, на котором взращивалась наша вера в коммунистическое будущее, приправлено горечью понимания, что даже дело спелеологии – святая святых бескорыстных и беззаветных ее рыцарей – даже дело спелеологии оказалось круто замешанным на лжи и обмане, на политических интригах, борьбе за власть и место у кормушки.

* * *

А в это время в Москве зарождалась еще одна команда, которой предстояло вписать немало славных строк в историю советского спелеологического движения. В 1973 году на основе личной дружбы двух замечательных спелеологов – Даниэля Алексеевича Усикова и Александра Игоревича Морозова, и возникшего у них неистребимого интереса к пропасти Снежная – начинает свою деятельность группа, получившая название по имени любимой пещеры – «Снежная».

Первая же экспедиция группы в пропасть, давшую ей свое имя, столкнулась с жесточайшими погодными условиями осенней ноябрьской Бзыби 1973 года. Трижды приходилось спелеологам откапывать входную часть пропасти, так как лавины с бортов ее крутоскальной входной воронки раз за разом пробивали 200-метровую вертикальную ледовую часть пещеры, закупоривая ее 15-метровыми снежными пробками. Борясь с лавинами, экспедиция сумела спуститься по ледовой части пропасти, дошла до Большого зала на отметке -200 метров и вынуждена была отступить.

Тем не менее через год Усиков и Морозов вдвоем проходят до Пятого завала Снежной и благополучно возвращаются. Это был беспрецедентный выход для тех лет. Следует учесть, что «Правилами» советского спелеотуризма категорически запрещено соваться в пещеры такой категории сложности в составе, меньшем шести человек. А тут – вдвоем!

Успех «частных русских спелеологов» не остался незамеченным  и  вызвал серьезное возмущение спелеотуристских властей.

Группа «Снежная», не обращая внимания на давление официальных властей, начинает скурпулезное изучение сакраментального Пятого завала. Экспедиции следующего, 76-го года, оканчиваются неудачно. Завал не сдается. Но вот в 1977-м...!

Мы можем «заглянуть» в те дни, перелистав воспоминания Данилы Усикова, посвященные тем дням [9].

А.Морозов, Д.Усиков и В.Федотов поставили лагерь у Пятого завала, чтобы не тратить силы на подходы к району работ. Потом это станет излюбленным приемом «морозовской» тактики. Фортуна любит упорных и сообразительных. В первый же день поиска, отодвинув каменную глыбу на пятиметровой высоте, группа смогла выйти в огромный зал Надежды, открывающий путь в систему Анфилады. Но главный успех ожидал группу на второй день. Поднявшись на 90 метров между глыб Пятого завала, спелеологи вышли в доселе неизвестный громадный зал. Спуск по глыбовому навалу на его полу позволил снова выйти к подземной реке Снежной за Пятым завалом на глубине -780 метров.

Это была победа! Так и назвали долгожданный, открытый группой, зал – зал Победа.

Понятно, что в следующем, 1978 году, Морозов и Усиков снова отправляются на Бзыбь. Экспедиция «частных русских спелеологов» снова выглядит не совсем обычно.

Но послушаем одного из авторов успеха в Снежной Даниэля Усикова:

«... ситуация выглядела достаточно комично. Посудите сами. «Группа», состоявшая из двух спелеологов (Володя тогда еще не приехал), пятерых детей, женщин (жен) и небольшого числа знакомых этих спелеологов, поставила перед собой «скромную» задачу: пройти Снежную дальше. То есть сделать то, что не смогли сделать шесть предыдущих экспедиций, включая одну Всесоюзную, за четыре предыдущих года. Наверно, единственное, что удерживало... от желания показывать на нас пальцами и кататься от хохота, это дошедший через Зверева слух о нашем успешном спуске в Снежную вдвоем в 1975 году».

Вот в таком составе группа «Снежная» готовилась к решающему прорыву. Прорыв состоялся. пробившись через Пятый завал, спелеологи спускаются на «Глубокую реку» Снежной и продвигаются по ней до «Шестого» завала.

Об успехе группы «Снежная» знали немногие. Все хранилось в строжайшем секрете. Первопроходцы справедливо опасались реакции Илюхина и ЦС, уже прославившими себя пиратскими действиями. В мае 1978 года, забрасывая в пещеру продукты и снаряжение для решающего штурма летом, снежнинцы принимали все возможные меры для сохранения своих действий в тайне, а грузы в сохранности. В укромном месте пещеры был устроен тайник, где и замаскировали доставленное снаряжение и жизнеобеспечение будущей экспедиции.

«... Вдруг Саша (Морозов, пояснение автора) остановился и прокричал бодрым голосом:

Теперь успех нашего дела в ваших руках. Если не дотащите вещи до тайника, Илюхин летом все конфискует!»[10]

Как говорится, комментарии излишни.

И все же слухи о прорыве в Снежной не могли не просочиться в «народ». Читаем Усикова:

«После открытий 1977 года мы передали новые планы Снежной  Ноздрачеву. Спелеологи МГУ дали слово без нашего разрешения не разглашать эту информацию и слово сдержали.

Произошел забавный случай. В Москву приехал спелеолог из Красноярска. Войдя в клуб, он первым делом обратился к Фурману с вопросом: «Ну, не томи, рассказывай быстрее, как вам удалось пройти Пятый завал в Снежной?» В зале наступила заинтересованная тишина. Спелеологи МГУ тоже обратились во внимание. У Фурмана глаза полезли на лоб:

Там не было москвичей. Там вообще никого не было в 1977 году! –

Ему да не знать, кто где был!

Красноярец оторопел и стал потом горячиться. Даже чертить схему, поясняющую, где, собственно, удалось пройти завал. Но Фурман смотрел на него, как на тяжело больного.

Спелеологи МГУ тоже подошли поближе и стали восклицать:

Надо же, а мы и не знали!

В общем красноярец решил, что их секцию здорово разыграл какой-то шутник-спелеолог из Москвы, который в Адлере битый час заливал про Снежную... Кому же тогда верить?»

* * *

В 1978 году группа Усикова-Морозова прошла Шестой завал, вышла на «Мелкую реку», миновала Седьмой завал, Гремящий зал и остановилась перед водопадом. На его дно, использовав последнюю оставшуюся веревку, спустился Усиков. Водопад был назван «Рекордный».

Но рекорд Киевской, даже укороченный Илюхиным, все еще держался. Снежная дала «только» -940 метров. Но! Она продолжалась!